Они разучились видеть дальше себя, разучились обобщать
В Ваших словах есть сила, которую можно отыскать только в самой высокой поэзии
Я люблю вас наполовину
Опять головные боли – как она их только не называет: и «омертвение головы», и «полыхающий шар в голове», и «скучный, тяжелый, жаркий стог сена», и «завязанные узлом мозги», и «голова, забитая порванной бумагой».
Ты пишешь, что я напрасно так за тебя волнуюсь. Наоборот, мне кажется, последние три года я слишком мало за тебя волновалась
Я вижу, что это будет началом безнадежности… Быть влюбленным в нее – не значит ли это подвергаться опасности?
Не в том ли задача романиста, чтобы описывать этот изменчивый, непознанный и необъятный дух, какие бы заблуждения и трудности при этом ни обнаружились, с наименьшей возможной примесью чужеродного и внешнего?»
Вот ведь ужас с этой музыкой – дурацкие мечты.
Я добиваюсь совсем другой красоты, добиваюсь симметрии посредством разобщенности, разлада.
У Шекспира мир «вывихнут», у Хаима Сутина искривлен (вспомним его покосившиеся, словно пьяные, дома и деревья), а у Вулф – разъят, расколот, рассыпан на мельчайшие частицы
для курсовой