В приложении удобнее
Цитаты из книги автора Имя Розанова
То же самое подтверждал и Николай Бердяев: «Розанов был врагом не Церкви, а самого Христа, который заворожил мир красотой смерти. В церкви ему многое нравилось. В церкви было много плоти, много плотской теплоты. Он говорил, что восковую свечечку предпочитает Богу. Свечечка конкретно-чувственна, Бог же отвлечен. Он себя чувствовал хорошо, когда у него за ужином сидело несколько священников, когда на столе была огромная традиционная рыба. Без духовных лиц, которые почти ничего не понимали в его проблематике, ему было скучно».
При этом фамилия, о которой он так сокрушался (все, конечно, помнят дивный пассаж про булочника Розанова из «Опавших листьев»; правда, подозреваю, что сокрушался В. В. делано, на самом деле «неестественно-отвратительная» фамилия ему ужасно нравилась, как нравилось и все, что было связано с ним самим
В. В. впоследствии чаще настаивал на первой версии (в письме М. П. Соловьеву, например): «Зову, имею нескромность сослаться на свое грустное — не положение — а просто состояние духа (привычка, да и вообще ненавижу холостое положение). Ответ — 3 строки, а заключение: “Тысячи людей в вашем положении — и не воют. Люди не собаки”».
В более позднем письме Флоренскому Розанов вспоминал:
«Когда я ее спрашивал, отчего она не “пишет, не выступит в литературе”:
— У меня таланта нет.
«Когда я ее спрашивал, отчего она не “пишет, не выступит в литературе”:
— У меня таланта нет.
: «Я рад, что Вы браните профессоров и студентов; первое условие для ищущего истины человека — это презрение к нашим университетам, переполненным краснощекими и вертлявыми мальчишками вверху и внизу. Это умственные и часто вообще духовные проститутки — и только. И как это сделалось — непостижимо, удивительно!»
«В университете (историч.-филолог. факультет) я беспричинно изменился именно, я стал испытывать постоянную внутреннюю скуку, совершенно (безграничную), и позволю выразиться —“скука родила во мне мудрость”. Все рациональное, отчетливое, явное, позитивное мне стало скучно. “Бог весть почему” профессора, студенты, сам я, “свое все” (миросозерцание) скучно и скучно»
Ведь в девятнадцатом веке такой абсолютной славы у МГУ (а, впрочем, он назывался тогда не государственным, а императорским) не было.
учеба на историко-филологическом факультете Московского университета.
В этих более поздних строках из письма Розанова Павлу Флоренскому хромает арифметика (В. В. был очевидно на момент предложения старше, да и разница в возрасте с Аполлинарией составляла все-таки не 19, а 16 лет),
Мой первый брак был основан на словах, в морозную ночь, невесты-жены… Когда мы дошли до ворот ее дома, я сделал ей предложение. Она заплакала:
— Уже поздно. Мне 38 лет (мне было 19). Будем лучше так жить.
— Нет! Нет!
И мы стали “муж”, “жена”».
— Уже поздно. Мне 38 лет (мне было 19). Будем лучше так жить.
— Нет! Нет!
И мы стали “муж”, “жена”».
А разница в возрасте и в жизненном опыте странным, фантастическим образом рифмовалась в его судьбе с судьбой его матери и ее связью с «мыслящим реалистом» Иваном Воскресенским, а в ее — с мучеником и мучителем Достоевским, когда юной Поле было чуть больше двадцати, а Федору Михайловичу около сорока.
. За это время Розанов окончил, наконец, гимназию, уехал в Москву, сделался студентом Московского университета,
ьявол, а не Бог сочетал восемнадцатилетнего мальчишку с сорокалетней бабой!
бретши Рахиль, понял также, что до Рахили у него была не кроткая, хотя и не любимая Лия, а неистовая Медея. Муки от Медеи, претерпленные Иаковом, всегда мечтавшим иметь нежно возлюбленную Рахиль, — вот — в свете книжки о Сусловой — все содержание того письма, которое я читал по воле В<асилия> В<асильевича
Когда В<асилий> В<асильевич> нашел свою Рахиль, свою Варвару Дмитриевну
общенные, говорят против него. “Она исказила навсегда весь его характер и всю его деятельность”: — тогда ли, в те шесть лет, когда была его женой, или тем, что бросила ег
Теперь, когда с ним была Варвара Дмитриевна, все это видел В<асилий> В<асильевич> и мог кричать это ей с особой силой, так как в Варваре Дмитриевне он нашел то нежное, пробуждающее мудрость и дающее покой — лоно, которого искал и у той, но нашел нигилистические иглы вместо лона.
в конце 3-го курса женился на Сусловой, сестре известной докторши; какая-то мистическая привязанность к много пожившей
Юный Розанов был, безусловно, сражен Достоевским, влюблен в него, ошеломлен, раздавлен и окрылен, из чего логично следует вывод: какой же трепетной дрожью должен был задрожать восторженный мальчик, когда увидел бывшую возлюбленную своего кумира, и разве мог иметь для него значение ее возраст?
но чтобы Достоевский был в каком-нибудь отношении прекрасный или замечательный писатель — то это конечно вздор”.