В приложении удобнее
Цитаты из книги автора Униженные и оскорбленные
в тесной квартире даже и мыслям тесно.
Сами себе горести создаем, да еще жалуемся
Не могу же я требовать у твоего сердца больше, чем оно может мне дать…
Новый взгляд, новые мысли... Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека
У женщины, например, бывает иногда потребность чувствовать себя несчастною, обиженною, хотя бы не было ни обид, ни несчастий.
Всякая любовь проходит, а несходство навсегда остается.
дурак, сознавшийся, что он дурак, есть уже не дурак! Какова правда!
Именно, я заметил, в женском характере есть такая черта, что если, например, женщина в чем виновата, то скорей она согласится потом, впоследствии, загладить свою вину тысячью ласк, чем в настоящую минуту, во время самой очевидной улики в проступке, сознаться в нем и попросить прощения.
Я заметил, что в тесной квартире даже и мыслям тесно.
Только откровенность, только прямота могут достигнуть цели.
Всякая любовь проходит, а несходство навсегда остается.
«Мы бы могли быть навеки счастливы вместе!»
Не могу же я требовать у твоего сердца больше, чем оно может мне дать
но что же мне делать, если я наверно знаю, что в основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм
Я уверен, что в душе его все ныло и перевертывалось в эту минуту, глядя на слезы и страх своей бедной подруги; я уверен, что ему было гораздо больнее, чем ей; но он не мог удержаться. Так бывает иногда с добрейшими, но слабонервными людьми, которые, несмотря на всю свою доброту, увлекаются до самонаслаждения собственным горем и гневом, ища высказаться во что бы то ни стало, даже до обиды другому, невиноватому и преимущественно всегда самому ближнему к себе человеку.
Если я был счастлив когда-нибудь, то это даже и не во время первых упоительных минут моего успеха, а тогда, когда еще я не читал и не показывал никому моей рукописи: в те долгие ночи, среди восторженных надежд и мечтаний и страстной любви к труду; когда я сжился с моей фантазией, с лицами, которых сам создал, как с родными, как будто с действительно существующими; любил их, радовался и печалился с ними, а подчас даже и плакал самыми искренними слезами над незатейливым героем моим.
И слезы, рыдания вдруг разом так и хлынули из ее сердца.
Он производил на меня впечатление какого-то гада, какого-то огромного паука, которого мне ужасно хотелось раздавить.
Николай Сергеич был один из тех добрейших и наивно-романтических людей, которые так хороши у нас на Руси, что бы ни говорили о них, и которые, если уж полюбят кого (иногда бог знает за что), то отдаются ему всей душой, простирая иногда свою привязанность до комического.
. О мое милое детство! Как глупо тосковать и жалеть о тебе на двадцать пятом году жизни и, умирая, вспомянуть только об одном тебе с восторгом и благодарностию!