Моя жизнь — это история любви к тебе, my darling. Любить — не значит спать в одной постели; любовь — это нечто большее, и такой любовью я тебя люблю. Ты — моя вечная любовь, даже если я говорю о ней так неуклюже. Стоит мне тебя увидеть, передо мной все плывет. Я чувствую себя виноватой и злюсь из-за того, что больше не могу тебя обнять. Отныне мне запрещено тебя обнимать. С моими привилегиями покончено. Теперь я должна стучаться, прежде чем войти в твою дверь. И в твое сердце.
Серж проявил благородство и настоял, чтобы на обложке диска поместили мою фотографию — только мою, — потому что он мечтал сделать из меня звезду. Песня взлетела во всех европейских чартах. Нас проклял папа римский. Серж говорил, что он — «наш лучший пиарщик». И правда, сразу после выхода номера ватиканской газеты L’Osservatore romano пластинка начала продаваться как горячие пирожки. В Южной Америке люди ввозили ее нелегально, в конвертах от дисков Марии Каллас! Би-би-си тоже осудила «Я тебя люблю…», но, поскольку песня вошла в Top Ten и лидировала во всех британских чартах, они были вынуждены ее транслировать, пусть и в оркестровой версии. Песню перепели Бурвиль и Жаклин Майан. Мы присутствовали на записи, и Серж сказал, что получилось шикарно. А в прошлом году Guardian назвала «Я тебя люблю… Я тебя тоже нет» самой сексуальной песней в мире. Я ставила пластинку своим родителям, но каждый раз, когда доходило до моих вздохов, поднимала иглу проигрывателя. Слов они не понимали, а мелодия им понравилась. Но потом приехал мой брат и проиграл им пластинку целиком. Родители повели себя мужественно. Отец защищал меня перед своими друзьями из адмиралтейства, а мама продолжала утверждать, что это самая красивая в мире мелодия.
«Что из вещей тебе удалось спасти?» — как-то спросила я ее. Она задумалась и ответила: «Духи «Шокинг» в розовом флаконе от Скиапарелли. Если у тебя больше ничего нет, остается цепляться за излишества».
Никогда бы не подумала, что со мной такое случится. Я плачу каждую ночь. Он ничего мне не прощает. Если я что-нибудь сделаю не так, он никогда не скажет: «Не переживай! Когда я был моложе, я тоже делал глупости! Так что не волнуйся! Я люблю тебя несмотря ни на что!» От него таких слов, а еще лучше — поцелуя — не дождешься. Сейчас я сплю в другой комнате, одна, потому что бужу его своим плачем. Он меня не утешает, не гладит, не целует. Пробурчит: «Заткнись, чтоб тебя!» — и перевернется на другой бок.
Завтра утром я проснусь и попрошу у него прощения.
злюсь из-за того, что больше не могу тебя обнять. Отныне мне запрещено тебя обнимать. С моими привилегиями покончено.
Если у тебя больше ничего нет, остается цепляться за излишества»
Все, что я сейчас могу сказать, — это что я его люблю, хотя моя гордость страдает оттого, что я до такой степени его люблю и беспрестанно задаю себе вопрос: «А он любит меня так же, как я его?» Или еще хуже: «А он любит меня так же, как любил других женщин?»
Что толку стараться, если ничего не получается?
не забывай: ты – мое дитя, и мне все равно, сколько тебе лет. И в 60, и в 100 – если ты почувствуешь, что я тебе нужна, приходи, и я опять, как в детстве, возьму тебя на ручки. А если меня уже не будет в живых, но ты в свои 100 лет захочешь, чтобы я тебя обняла, вспомни эту ночь. И тогда ты поймешь, что я с тобой навсегда. Если тебе станет плохо, я приду тебя утешить, погладить и поцеловать там, где болит.
Перечитывая свои дневники, я пришла к очевидному выводу: люди не меняются. Какой я была в 12 лет, такой и осталась. Недоверчивость, ревность, желание нравиться…