Цитаты из книги автора Лора Белоиван Южнорусское Овчарово

Из окна гостевой комнаты на втором этаже виднелся ветряк Константина Сергеевича, которого в деревне звали «дед Костик». Ветряк не крутился, и вся деревня считала, что дед Костик еблан.

а на дорогах воцарилась срань господня — та самая, великая и ужасная срань, что служит у нас признаком пробуждения природы.

Город — это наличие кафе. Отсутствие кафе — деревня

День питается звуками и солнечным светом, а ночь — водой и чужими секретами.

никто и никогда не оплачивал здесь счетов за электричество, полагая, что платить за некачественное и, к тому же, невидимое глазу фуфло не обязательно

Мы посидели еще чуть-чуть, а затем уехали в полном молчании, если не считать обмена фразами вроде «вот это дааа», которые не значат ровно ничего, но иногда значат так много, что заменяют собой рассказ на восемь страниц.

Любой бы на месте Валерия Тимофеевича вышел из себя. Но не настолько, чтобы проклясть грибы. А Валерий Тимофеевич сделал именно это. Человек одиннадцать слышали, как он, потрясая кулаками в направлении леса, трижды крикнул страшное и непоправимое:

— Ебаные грибы! Ебаные грибы! Ебаные грибы!

Все трое посмотрели на клетку, в которой дремала птица. Почувствовав на себе коллективное внимание, попугай открыл глаза, прочистил горло, приосанился и сообщил:
— Пизда.

Самых упорных отсекло табличкой «Кофе нет». На всякий случай, контрольным уже выстрелом, Анна повесила табличку «В верхней одежде не входить», а под нею — табличку с довольно хамским текстом «Раздевайтесь у себя дома». Над всей этой коллекцией стоп-мессиджей царил главный: «Наш попугай матерится и предсказывает смерть», — где первая часть соответствовала истинной правде, а вторая как минимум не противоречила первой.

кто рядом со спящим долго пробудет, тот потом сам как спящий. Разве нет? Не замечали? А потом, значит, спящий просыпается, ну и они как бы тоже, с ним вместе.

не то чтобы поверили, но на какое-то время сосредоточились

СГУЩЁНКА

Наша деревня носит странное для здешних мест имя — «Южнорусское Овчарово». Да и само место странное. Деревня расположена всего лишь в семидесяти километрах от Владивостока, а большинство горожан уверено, что она черт знает где. Между тем прямая и широкая федеральная трасса домчит вашу машину до поворота на Южнорусское Овчарово всего за тридцать пять минут. После знака следует свернуть налево, пересечь встречную полосу и, скатившись на двухполоску, проехать еще одиннадцать километров через лес, стараясь больше не обращать внимания на дорожные знаки и разметку.
Каменная стела, на которой высечено имя нашей деревни, установлена за пять километров от центрального в нее въезда, однако ровно напротив стелы имеется хитрое ответвление от основной дороги. Оно ведет вглубь леса. Если незнакомый с местными реалиями водитель рискнет и съедет на эту ухабистую грунтовку, через два с половиной километра он упрется в заборы, объехать которые не сумеет по незнанию топографии.

если называть вещи своими именами, про уши деда Наиля можно сказать только одно: они не должны принадлежать человеку, однако почему-то принадлежат.

И Виталик пресек ту стадию сонной одури, когда человек уверен, что досмотреть кино сможет и сквозь закрытые веки

Чем может напугать котенок взрослую женщину, вооруженную велотренажером?

— Почему вы спроектировали в пирамиде окна? — спрашивали Гамизова журналисты. — Ведь вы инженер, вы не могли не понимать.
— Хахахахаха, — отвечал Гамизов, — хахахахахахахахаха.

Живет — значит, ему так нравится. Живет — стало быть, не пришло время умирать. А раз не пришло время умирать, значит, надо жить.

Однажды Зара обмолвилась, что у нее ровно два недостатка, мешающие ей жить спокойно. Первый — тяга к перемене мест, а второй — умение видеть прошлое. Это умение появилось у нее после того, как она утратила способность видеть будущее. «Неизвестно, что хуже, — сказала она, — оба говно, что так, что эдак».

А к утру, когда только-только начали зажигаться самые ранние окна, весна уже доедала последний снег. К рассвету с ним было покончено, даже объедков не осталось. Над землей па́рило. Деревья и дома стояли мокрые и голые, а на дорогах воцарилась срань господня — та самая, великая и ужасная срань, что служит у нас признаком пробуждения природы.

Единственным исключением был знаменитый овчаровский негр, пьяница Том: он прочитал только самое верхнее сообщение, манкировав остальными. А прочитав, ввалился в кафе, упал перед клеткой на колени и возопил:
— О мудрая птица, скажи мне, когда я сдохну.
— Сейчас, — сказала Анна, глядя на трагического экспата и стараясь замаскировать неуверенность, — если не вымететесь прочь.
— Ну я же не у вас спрашиваю, — резонно заметил Том. — У вас слишком мало вводных данных, чтобы так быстро рассчитать длину моей линии жизни.
— У попугая вводных, конечно, больше, — сказала Анна.