Сказала же Шарлотта Бронте: «Когда я пишу о женщинах, я больше в себе уверена».
Но бывают ли вообще неинтересные, невыразительные жизни? Тем более жизни людей талантливых, незаурядных? Если перефразировать название популярной у нас книжной серии, то можно было бы сказать, что невыразительны не замечательные люди, а их жизнь в описании ничем не замечательных биографов.
Разница между «мужским» и «женским» романом, как кажется, заметнее всего в трактовке героев, а вернее — героинь. Викторианки при всей несхожести выводят на авансцену свой идеал — женщину, с себя списанную, — решительную, мужественную, начитанную, способную справиться с иллюзиями, за себя постоять, распорядиться своей судьбой, а заодно и судьбой своих близких. Сказала же Шарлотта Бронте: «Когда я пишу о женщинах, я больше в себе уверена». Не эти ли черты объединяют столь разных героинь, как Элизабет Беннетт, Джейн Эйр, Мэгги Талливер и Доротея Брукс?
И их создательниц, которые заявляют о себе, не желая считаться с викторианским общественным укладом, с жестким моральным императивом, уготовившими им скромное место на церковной скамье, в кухне, в детской, в лавке по соседству, за шитьем или за роялем.
И которые, как сказано в Прелюдии к «Миддлмарчу», «пытаются сохранить благородную гармонию между своими мыслями и делами».
Теккерей и Диккенс вступили в заочный спор: мужчина или женщина скрывается под именем Джордж Элиот. Диккенс угадал, что это женщина, Теккерей же оказался не столь проницателен, автор «Ярмарки тщеславия» заявил, что ни минуты не сомневается: автор — мужчина. А гражданский муж писательницы, ученый и критик Джордж Генри Льюис разыграл издателя «Блэквуд мэгазин», пригласив его к себе на ужин и пообещав познакомить с Джорджем Элиотом, который на поверку оказался женой Льюиса, Мэри-Энн Эванс (она же — Джордж Элиот), создательницей «Адама Бида» и «Сайлеса Марнера» — романов, которые не первый год издавал, не подозревая подвоха, Блэквуд.
Только когда «братья» Каррер, Эллис и Актон Белл объявились в Лондоне, издатели поняли, что авторы «Стихотворений» и трех романов — не братья, а сестры, и не Белл, а Бронте.
Отгадывание псевдонимов превращалось в азартную литературную игру, порождавшую порой самые вздорные сплетни. Когда вышла «Джейн Эйр», по Лондону прошел слух, что автор романа одно время состоял гувернером в доме Теккерея.
В Англии (и не только в Англии) позапрошлого века считалось, что у женщины есть дела поважней, чем «бумагу марать». Литература виделась исключительно мужским занятием, да еще не самым, выражаясь современным языком, престижным; то ли дело политика, Церковь, коммерция или спорт; литературой — таков был общий глас — карьеры не сделаешь.
сегодня «они жили счастливо и умерли в один день» воспринимается не более как дань времени.
викторианкой, впрочем, автора «Миссис Дэллоуэй» и «На маяк» уж никак не назовешь — скорее, антивикторианкой.
Банальность: у каждой национальной литературы, у каждой литературной эпохи — свое лицо. У викторианской, если перефразировать название книги Светланы Алексиевич, лицо женское.