это формируется заранее и специально. Ненависть не вспыхивает внезапно на пустом месте, ее взращивают и культивируют. Все, кто считают ненависть спонтанной или индивидуальной, невольно подпитывают ее
никакой это не прогресс, когда кто-то выплескивает наружу внутреннее убожество и ущербность, затаенные давнишние обиды, потому что якобы теперь этот душевный эксгибиционизм в обществе, а то и в политике считается достижением.
Диссидентские стратегии против изгнания и ненависти включают в себя истории о счастливой свободной жизни и любви.
Книга Судей рассказывает старую и до сих пор актуальную историю о разделении на «своих» и «чужих»: «Галаадитяне захватили мелкие места, где люди переправлялись через реку Иордан. Когда кто-то из уцелевших ефремлян спрашивал разрешения переправиться через реку, жители Галаада спрашивали его: „Не ефремлянин ли ты?“, и если он отвечал, что нет, они просили его сказать слово „шибболет“. Ефремляне не могли правильно произнести это слово и говорили „сибболет“. Так жители Галаада узнавали ефремлян и убивали их у переправ. Они убили тогда сорок две тысячи ефремлян» (Книга Судей, 12, 5–6).
Фраза «это должно закончиться сегодня», напротив, имеет в виду не только сам конкретный момент жестокого обращения, но и вековую ненависть, которая хоть и давно остыла, но по-прежнему содержится в институциональных практиках расистского ущемления и отчуждения. «Это должно закончиться сегодня» также имеет в виду общество, которое тупо веками терпит эту ненависть, привыкло к ней, приноровилось, приспособилось как к неизбежному злу, которое не подлежит изменениям, ведь у него такая старинная традиция! В своем «это должно закончиться сегодня» Эрик Гарнер также заявляет о достоинстве индивидуума, который больше не позволит лишить себя этого достоинства.
Отчаяние в его голосе, когда он говорит: «Это должно закончиться сегодня», — это отчаяние человека, который больше не может выносить, что его снова и снова контролируют и арестовывают, который больше не приемлет свою роль в этом несправедливом спектакле, роль чернокожего, которому постоянно надлежит покорно унижаться и терпеть оскорбления. «Это должно закончиться сегодня» — то есть хватит делать из нас невидимок или чудовищ, хватит «не замечать» и швырять на землю, как того мальчика в метро, хватит выдумывать, что такие люди, как Эрик Гарнер, опасны, ведь вот он уже лежит без сознания на земле, скованный наручниками.
Общество подспудно ожидает, что вы элегантно и «непринужденно» отреагируете на систематическое унижение или неуважение, и это еще больше оскорбляет, потому что вы тем самым как будто подтверждаете: нет никакого повода, никаких причин обижаться или возмущаться.
Вот что особенно болезненно: эту глубокую тоску от всеобщего неуважения нельзя показывать в обществе. Того, кто артикулирует свою обиду, кто не скрывает свою скорбь из-за постоянного отчуждения, принимающего одни и те же формы, в обществе называют «сердитым» (понятия «сердитый черный мужчина», «сердитая черная женщина» — определение, показывающее, как отчаяние бессильных преобразуется в якобы безосновательный гнев) или «без чувства юмора» (по отношению к феминисткам или лесбиянкам это стандартный репертуар) либо говорят, будто «они извлекают пользу» из своей исторической трагедии (по отношению к евреям)
Ханна Арендт однажды сказала: «Защищать в себе можно только то, за что на вас напали». В ее случае на нее нападают как на еврейку, и она защищалась и сопротивлялась как еврейка. Но это также означает, что необходимо всегда задаваться вопросом, за что на вас напали и в качестве кого вы можете дать отпор. Кто вы для нападающих — невидимка или чудовище? Или тот, чья жизнь ограничена и обременена жестами и языком, законами и привычками? Как тот, кто больше не хочет терпеть эту ненависть?
Постоянные унижения такого рода со временем здорово отравляют жизнь, и с этим знакомы все, кого общество поместило где-то между невидимками и чудовищами. Такие люди вынуждены каждый день, каждую неделю, на улице, в барах, в разговорах со знакомыми или неизвестными постоянно заявлять о себе, сопротивляться ложным обвинениям, обидам и клеймению, что не только отнимает силы, но и разрушает сознание. Постоянные оскорбления, идеологически окрашенные законы и терминология, жесты и убеждения — все это не просто раздражает, это, в конце концов, просто парализует. Постоянная ненависть со стороны общества лишает языка и голоса.