– А вот вселенский порядок пора, пора порушить. Разве семнадцатый год – это революция? Ну, для истории, может быть. А по большому-то счету – так, курицам на смех. Мертвые не встали, сознание не расширилось. Великий поэт написал: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Оно, конечно, приятно, но уж больно противник ничтожный…
– Верно, – чуть взвизгнула Ксюша. – Мы не антиклопы! Вы кушайте пирожки-то все-таки, Данила Юрьевич!
– А вот если переделать строчки, – продолжал тихо Данила, – вот так, к примеру: «Мы на горе демиургам мировой пожар раздуем!» – это совсем другое дело, все-таки боги, мироустроители…
– Браво! – вскрикнула Ксюша. – А я хочу, чтоб и пожар был, и самовар с пирогами рядом!
– Это по-нашему, по-русски, – вставила Алла.
– А вот вселенский порядок пора, пора порушить. Разве семнадцатый год – это революция? Ну, для истории, может быть. А по большому-то счету – так, курицам на смех. Мертвые не встали, сознание не расширилось. Великий поэт написал: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Оно, конечно, приятно, но уж больно противник ничтожный…
– Верно, – чуть взвизгнула Ксюша. – Мы не антиклопы! Вы кушайте пирожки-то все-таки, Данила Юрьевич!
– А вот если переделать строчки, – продолжал тихо Данила, – вот так, к примеру: «Мы на горе демиургам мировой пожар раздуем!» – это совсем другое дело, все-таки боги, мироустроители…
Сам сатана с тяжелым стоном
Сказал: «Мне жутко за тебя».
Везде есть только жизнь – она просто переливается из одного измерения в другое. А людям кажется, что есть какая-то смерть. Ведь они не видят иные измерения. В каком-то смысле, конечно, смерть есть, но только не в моем.
пора высшим силам отменить разум и этот мир.
– Ты следишь за временем, дочка? – давясь, спросил он. – Живи так, как будто ты на том свете, тогда и времени никакого не надо будет…
Про человека этого не раз говорили, что он упал с луны. Но в то же время он очень хотел жить, хотя и по-своему.
эта реальная жизнь – было их собственное самобытие, которое они умели постигать и разгадывать, которым они умели жить, наслаждаясь жизнью в самих себе ежеминутно, ежечасно
объятые патологической жаждой бытия
гладила свои уходящие руки, плотские руки, которые никак не могли стать воздушными, недоступными для смерти