В приложении удобнее
Цитаты из книги автора Кинотеатр повторного фильма
Утром 9 ноября 2016 года половина страны проснулась в состоянии глубокого шока. В Америке, в самой демократической, в самой свободной стране на свете, оказалось достаточно избирателей для того, чтобы избрать в президенты очевидного лгуна, развратника, расиста, вульгарного хама с замашками будущего диктатора. Достаточно граждан, готовых проголосовать против собственных экономических интересов, вопреки, кажется, самоочевидному факту, что такое голосование ставит страну, да и весь мир на грань страшной катастрофы. И половина страны в ужасе задается вопросом: «Да как они ТАК могли?»
Стало понятно, что картины мира у граждан одной и той же страны, их отношение к фактам, их моральные оценки, их восприятие реальности могут быть абсолютно перпендикулярны.
Вся жизнь — одна сплошная импровизация. Всё впереди и всё возможно.
«Достоевский хотел изобразить по-настоящему хорошего человека. Есть некоторая ирония в том, что он выбрал молодого идиота в качестве своего героя, но в этом мире доброта и идиотизм часто означают одно и то же».
Все эти реплики сами по себе ничего особенного не означали. Что в них было такого? Но они как будто принадлежали какому-то давно уже мертвому языку, за который я почему-то отчаянно цеплялся.
И еще есть у этой картины одно странное свойство. Я пишу тут о «повторном фильме», то есть главное, что меня интересует, это как меняется мое восприятие того или другого фильма после первого просмотра. А это кино я смотрю половину своей жизни, и тот человек, который его увидел в первый раз в душном маленьком зале кинотеатра на площади Маяковского (забыл, как он тогда назывался) весной 1987 года, ко мне нынешнему имеет довольно отдаленное отношение. Эти два человека даже не очень хорошо знакомы друг с другом. И тем не менее мое восприятие «Долгих проводов» со временем вообще не поменялось. Это какая-то незыблемая точка отсчета, какой-то абсолют, который не зависит ни от времени, ни от того, что оно со мной делает.
есть жизненная необходимость, так как это единственный известный ему способ защиты от некой внешней сущности, одержимостью которой Берроуз объяснял все то ужасное, что происходило в его жизни: свою наркотическую зависимость, убийство жены. Слова нужны ему, чтобы перехватить контроль.
том, что «театр может помочь людям вступить с контакт с реальностью». Но реальность — это и есть мы сами. Театр должен помочь нам вступить в контакт друг с другом.
Далее он объясняет, что для него писательство
Апостол Павел. Послание к коринфянам
Парадокс имп
Парадокс имп
режиссер Грегори соглашается с драматургом и актером Шоуном в
Города меняются быстро. Когда город перестает соответствовать своим мифам, возникает известная форма ностальгии. Мы часто слышим: Париж уже не тот, Петербург уже не тот… «Тот» всегда отсылает нас к какому-то мифу, к ушедшему под воду «граду Китежу». Как правило, миф — это проекция из прошлого. Тем интереснее ситуация, когда со временем город все больше начинает соответствовать собственному мифу.
Кино как искусство гораздо ближе к живописи, чем к литературе. Не случайно синоним к слову «фильм» — слово «картина». Куросаву не интересовали интерпретации. Он не спорит с Достоевским. Не вступает с ним в диалог. Он просто перевел текст таким, каким его увидел, на язык кино. И создал потрясающие душу изображения.
Ви думаете, это он идиёт? Это я — идиётка». И на экране загорелись титры на японском языке.
меня был тогда в Бостоне приятель. Ну что значит приятель, мы вообще-то в жизни друг друга недолюбливали. Мы с ним сошлись исключительно на нашей влюбленности в этот фильм и в его главную героиню. Мы встречались, только чтобы пересмотреть «Долгие проводы» в очередной раз. Мы с ним чуть не за руки держались — на последней сцене. Два здоровых
Сталкер» — вообще фильм не для смотрения, а для рассматривания.
Видимо, отшатнувшись от этого общего переживания, Джармуш бросается в другую крайность и снимает два очень холодных и умозрительных фильма — «Мертвец» и «Пес-призрак». И неожиданно оказывается в роли нью-эйджевского гуру, кем-то вроде Кастанеды от кинематографа.
«Лучшие фильмы, они как сны, про которые вы не уверены, что видели их на самом деле», — говорит Блондинка Одиночке и пересказывает сцену из «Сталкера».
Реальность фильма и реальность живописи слились. В последний раз Одиночка зайдет в музей для того, чтобы посмотреть на картину Антонио Тапиеса «Большой саван».
Находит картину Хуана Гриса «Скрипка» и долго на нее смотрит.