Сонечка страдала и плакала. Она не могла жить для себя одной. Была необходима любовь в обе стороны: к ней и от нее. А когда ни к ней, ни обратно, то что остается? Потомство? Но у них своя жизнь. Деньги? Но они не могут заменить счастье. Деньги — это только свобода.
Сонечка страдала и плакала. Она не могла жить для себя одной. Была необходима любовь в обе стороны: к ней и от нее. А когда ни к ней, ни обратно, то что остается? Потомство? Но у них своя жизнь. Деньги? Но они не могут заменить счастье. Деньги — это только свобода.
Сонечка страдала и плакала. Она не могла жить для себя одной. Была необходима любовь в обе стороны: к ней и от нее. А когда ни к ней, ни обратно, то что остается? Потомство? Но у них своя жизнь. Деньги? Но они не могут заменить счастье. Деньги — это только свобода.
Ты себя не знаешь. Ты не знаешь, какая ты». И тогда я думаю: может быть, действительно я чего-то стою. И хочется жить.
Он говорил о себе: «По количеству выпитого я выполнил норму маленького европейского городка». И это правда. Все волновались за его здоровье. Его чудесная мама плакала басом и говорила: «Я не хочу жить и ждать, когда он умрет». Но Гия пережил всех трезвенников. В августе ему исполнилось восемьдесят четыре года.
Я сделала вывод: лечиться надо в Европе, а значит — копить деньги.
Говорят, здоровье не купишь. Купишь! В том-то и дело…
«не было бы счастья, да несчастье помогло
Если уж говорить о себе, то выговаривать все самое тайное, чтобы читатель наедине с книгой мог признаться себе в том, в чем наедине с собой ему признаться трудно.
Как это тяжело — быть запертым роялем, когда мелодии в тебе бурлят и рвутся наружу
Лицом к лицу лица не увидать. Тем более собственного лица.