Цитаты из книги автора Михаил Гиголашвили Чертово колесо

Однажды, отправившись за справкой в свое домоуправление, он был сражен наповал запахом колбасы, которую одноногий одинокий начальник в бабьей кацавейке жарил на перевернутом электрокамине. К тому же в Тбилиси Коку часто принимали за дебила – он привык в Париже улыбаться, а улыбка у мужчин – это плохой признак: либо ты болван, либо педик, что одинаково нехорошо. Поэтому, если надо было пойти в контору, архив или кассу, он брал с собой кого-нибудь из местных парней, которые открывали двери ногами, здоровались матом и строили страшные рожи – так было всем понятнее.

– А ты сама разве не барыга?

Анка криво улыбнулась:

– Ты, видно, новый мент. Какая я барыга? Будь я барыга, я бы не валялась на подстилке, как псина, а по ресторанам шампанское пила с такими, как ты… Я чистая морфинистка. Весь город меня знает.

Но никто их не тронул, только возле овощного ларька с шутками и прибаутками ласково отобрали пачку сигарет.

Как люди говорят: хорошая жена попадется – будешь счастливым, плохая – умным станешь.

Дороже жизни — только смерть во сне!

С нечистью надо делить мир. Что говорил Учитель? Богов зови, но и чертей не гневи! Богам угождай и чертям не перечь!

Они отправились на кухню, где бабушка, все болезни лечившая цыплятами-табака и горячими хачапури, усадила их за стол и принялась угощать так, будто они только что вернулись с войны.

Когда шаман засыпал, из его тела выходил двойник и садился стеречь беса, давить крыс и отгонять злых духов. А в плошке само по себе вспыхивало пламя и горело ночи напролет стойко, не поддаваясь сквознякам и ветрам, которые бес исподтишка испускал от досады. Под утро двойник уходил. За ним исчезало пламя. Оно самое опасное: сторожит всех, вспыхивает, когда желает, хотя никто никогда маслом плошку не заправлял и не вставлял фитилей.

Сталина не трогай! При нем порядок был и морфий в аптеках продавался

Гуга, Ладо и Анзор выехали из Тбилиси затемно, чтобы к полудню добраться до Кабарды. Если, конечно, по Военно-Грузинской дороге не будут перегонять баранту[25], не произойдет обвала, камнепада, оползня, рейда или еще чего-нибудь непредвиденного.

Это экземпляр! Что он еще умеет делать, кроме ебли?… Комиссионку сторожить может? В охране работать? За ларьками надзирать? Мои друзья как раз ищут такой шкаф повиднее.

Недаром любимый тост Жужу был несложен: пить за старое, чтобы молодое боялось… Значит, плохо пили, раз оно не боится!..

Доходяга опять начал травить про диктора армянского радио, который никак не мог вспомнить имя Омара Хаяма: «То ли омар с хуями, то ли пизда с кальмарами!»

Он никогда не тяготился одиночеством: в камерах перед глазами — пустота и серость бетона, и желчь вечно-горящей лампочки в забрале, а внутри, под черепом — картины, видения, сны. И надо уметь входить в них, как в живую жизнь, чтобы не умереть от тоски.

Чем больше доза — тем любовь к миру сильней. Но чем больше доза — тем страшней потом и ломка, когда ненависть, слабость и болезнь начинают гнуть и корежить опустевшее тело. Мыслей и чувств нет, только крик, и плач, и мольба о дозе. Любовь превращена в прах и правит только волчий страх и вой… Стоит ли игра свеч — каждый решает сам…

Если первые мастырки были приятны и увлекательны, то первые ампулы ошарашили, ошеломили: колпак оказался не снаружи, а внутри, распирал вдруг нахлынувшей умильной вежливостью, радостью, добротой и нежностью ко всему сущему. Хотелось делать приятное, ласковое, хорошее, тянуло общаться, копошиться и копаться во всех делах. Разница между гашишем и морфием оказалась столь же разительна, как между трезвостью и гашишем.

Напоминает взгляд в зеркало во время секса: это ты, но и не ты.

Хороший опиум. Чаем можно запить.

Лялечка, не отрываясь, смотрела на приосанившегося Сатану. Тот, держа в мощной лапе фужер, полный коньяка, перешел на традиционные тосты. Вообще он всегда пил только так: водку — чайными стаканами, вино — пивными кружками, а коньяк — фужерами. Нугзар с интересом наблюдал за тем, как Лялечка, влюбленно глядя на Сатану, подавала ему спички, когда он хотел прикурить (а курил он беспрерывно), придвигала ему еду, чтобы он закусывал, вытирала ему пот со лба, когда он вливал в себя очередной фужер, разворачивала салфетки, когда у него с бутербродов летела на пол буженина и брызгала икра. Сатана явно произвел на нее впечатление.

Байрам тоже не отставал, сыпал лагерными прибаутками, вспомнил даже, что писатель Лёва Толстый в книге «Война миров» писал, что все плохие сорта гашиша похожи друг на друга, а все хорошие — хороши по-своему. «Витьки» соглашались с Толстым, считая, что если мешать плохой гашиш с хорошим, то плохой убьет хороший, а не наоборот.