Никого, кроме меня, не тревожил приближающийся конец. Может, человек не боится смерти, когда ему нечего терять?
– По-моему, когда рядом кто-то есть, умирать не страшно
Так что, может, и неважно – умрешь ты завтра или нет, если завтра всегда такое же, как сегодня, а сегодня – такое же, как вчера?
– Если ты вор, то все время боишься быть пойманным, а это не свобода.
– И что тогда свобода?
Она пожала плечами:
– По-моему, это просто чувство внутри тебя. Если ты свободен внутри, ты везде свободен.
– И что тогда свобода?
Она пожала плечами:
– По-моему, это просто чувство внутри тебя. Если ты свободен внутри, ты везде свободен.
– Когда, пронзительнее свиста, я слышу английский язык, – я вижу Оливера Твиста над кипами конторских книг.
Лицо у нее при этом осталось грустным каким-то. Хотя стихи хорошие – мне понравились.
– Чьи это? – спросил я.
– Мандельштам.
– Почему ты больше не дружишь со мной?
– Потому что моя мама – это только моя мама, – бросил он мне в лицо.
Вот так вот. А я думал, что мы как братья
И вообще, скоро конец света, так что какая разница?
А как тебя зовут?
– Оливер.
Он прыснул:
– Похоже на «оливье»! А меня Сашка.
– Похоже на «какашку», – огрызнулся я в ответ.
Я отбросил помаду, рванул к окну, Толик ринулся за мной, я прыгнул на подоконник, он попытался схватить меня, но запутался в шторах и оторвал их.
Что было со шторами дальше – не знаю. Я прыгнул.