Утро наступило немного морозное, сквозное и хрупкое, как стекло.
его душе не находилось места, куда улеглась бы невероятная явь войны.
то, что он уже две недели как произведён в лейтенанты и назначен командиром взвода, Алексей верил с большим трудом.
Туда двигайтесь! – указал он немецким автоматом на запад, и
С ещё более нечётким и зыбким сознанием воспринималась им война. Тут он оказывался совершенно беспомощным. Всё его существо противилось тому реальному, что происходило, – он не то что не хотел, а просто не знал, куда, в какой уголок души поместить хотя бы временно и хотя бы тысячную долю того, что совершалось: пятый месяц немцы безудержно продвигались вперёд, к Москве… Это было, конечно, правдой, потому что… потому что об этом говорил сам Сталин. Именно об этом, но только один раз, прошедшим летом. А о том, что мы будем бить врага только на его территории, что огневой залп нашего любого соединения в несколько раз превосходит чужой, – об этом и ещё о многом, многом другом, непоколебимом и неприступном, Алексей – воспитанник Красной Армии – знал с десяти лет. И в его душе не находилось места, куда улеглась бы невероятная явь войны. Душа и сердце были заняты давно для него привычным, нужным и очень дорогим…
Хреном! Вас что, Ястребов, от соски вчера отняли?
Самозарядные винтовки, гранаты и бутылки с бензином.
указал он немецким автоматом