Томас Гарди В краю лесов

Ночь – очень странное существо: в четырех стенах побуждает человека к губительному самоанализу и вселяет недоверие к себе, и та же ночь под открытым небом гонит душевную тревогу, представляя ее недостойной внимания.

Свет из отверстий для воздуха в крышке фонаря огромными кругами отражался в тумане над головой и, казалось, доставал до низкого полога небес.

сводя глаз со следа, он вдруг проговорил: – А что, если она сейчас при смерти? Что, если ей больше никогда не ходить по этой дорожке?
– Будь спокоен, она скоро напишет. Пошли, нечего тут ломать себе голову, – сказала жена.
Он согласился, но прибавил, что поделать с собой ничего не может.
– Напишет она или не напишет, я через два-три дня съезжу за ней. – Он прикрыл след черепицей и первым вошел в дом.
Чувствительность, заставлявшая Мелбери оберегать след на дорожке, надо думать, была ему немалой помехой в жизни. Природа правит людьми, никоим образом не принимая в расчет подобные чувства, и когда на старости лет их сердца не защищены от бурь, они «страдают под ударами грома и молний» не меньше, чем слабые лютики[3].
Марти медленно зашагала домой, и мысли ее занимало не горе мистера Мелбери, а собственное.
– Так вот в чем дело, – говорила она себе, – Джайлс Уинтерборн не для меня. Что ж, чем меньше я буду думать о нем, тем лучше.
Она вернулась домой. Соверены по-прежнему выглядывали из-за рамки зеркала.