«Чтобы действовать в этом мире, надо умереть для самого себя;
Мне показалось, что я видел нечто – более глубокое, бесконечное и вечное, чем сам океан, – во взгляде младенца, когда он просыпается утром и гукает или улыбается от того, что увидел солнце, освещающее его колыбель. Если и есть «небесный свет», то он может быть найден здесь.
«Письма и дневник» Жерарда Бильдерса
Но я не стыжусь сказать – хотя отлично знаю, что слово «гуманность» на плохом счету, – что я всегда чувствовал и всегда буду чувствовать потребность любить какое-нибудь создание. Когда-то я в течение шести недель или двух месяцев ходил за несчастным обожженным углекопом, делил всю зиму мою еду со стариком и не знаю уж еще что. А вот теперь – Син. До сегодняшнего дня, однако, я не верю, что в этом есть что-то сумасшедшее или скверное. Наоборот, я чувствую в этом нечто вполне естественное и само собой разумеющееся, так что совершенно не понимаю, как люди вообще могут быть так равнодушны друг к другу…
Винсент
Ладно, предположим, все это так и есть! Но тогда я хотел бы все-таки показать всей работой, что заключается в сердце такого чудака, такого Никто.
В этом и состоит мое самолюбие, которое основано меньше на гневе, чем на любви (вопреки всему) и опирается больше на чувство веселости, чем на страсть.
Если я часто и испытываю возмущение, то все же внутри у меня спокойная, чистая гармония и музыка. В беднейшем домишке, в грязнейшем углу я вижу картины или рисунки, и как бы в неопределенном влечении мой дух следует в этом направлении.
не люблю общества… Обхождение с людьми, разговор с ними зачастую мне трудны и мучительны. Но знаешь ли, откуда это? Попросту от моей нервозности! Я нестерпимо тонко чувствую и в физическом, и в моральном смысле. Я, если можно так выразиться, заработал это, заработал в те годы, когда жил в таком убожестве.
воткнул палец в огонь лампы и сказал: «Дайте мне повидать ее хоть на то время, пока я держу в огне руку».
Я не могу никак вбить себе в голову, Тео, будто уж я представляю собой такое чудище грубости и невежливости, что достоин исключения из человеческого общества или, по словам Т., «не должен был бы оставаться в Гааге».
Неужели я для них мерзавец, потому что живу с теми людьми, которых рисую? Неужели я становлюсь подозрительным из-за того, что посещаю дома рабочих и бедняков и принимаю их в моей мастерской?
И еще одна вещь меня поразила – очень поразила: я сказал модели, чтоб она сегодня не приходила, но не сказал ей почему. Однако бедная женщина пришла. Я протестовал. – «Да ведь я пришла не для того, чтобы вы меня рисовали, а только для того, чтоб посмотреть, есть ли у вас что поесть». – Она принесла порцию бобов и картошки. Существуют же на свете вещи, стоящие труда!
работаю сколько только могу, не берегу себя, значит, я достоин того хлеба, который ем, и меня не смеют упрекать в том, что я до сих пор еще не смог ничего продать.