Цитаты из книги автора Ксения Букша Но человека человек

Современный авто фикшн вообще настроен на волну жертвы. С одной стороны, это хорошо. Люди не стыдятся болеть биполярным расстройством (правда, совсем чуточку; если в мании ты ссал на прохожих с крыши, сочувствия тебе не видать) и даже страдать геморроем после родов; они смело говорят о пережитом изнасиловании, а тем более о школьной травле. Но вот что интересно: стоит упомянуть при них о девушке, которая убила своей машиной трех детей, потому что отвлеклась на телефон, – как всепрощение сменяется желанием «сжечь эту тварь». Девушка объявляется нелюдью. Она исключается из числа живых. Стоит заикнуться, что отвлечься вообще-то может каждый, – что, подчеркиваю, не делает девушку невиновной, она, конечно, виновата и должна быть посажена лет на семь, – как проклятия обрушиваются уже на голову «слюнявого прекраснодушного пособника этой мрази». Да минует безгрешных проклинателей чаша сия, пусть за рулем их не ослепят ни солнце, ни брызги от впередитрясущегося грузовика, пусть их не отвлечет кашель ребенка в автокресле, а ночью никакой сельский выпивоха не стартует им наперерез через неосвещенное шоссе в черной куртке и черных штанах.

Что мне здесь особенно нравится, так это свет. Его здесь так много, прямо залейся. Помню, в Питере света вообще почти не было. В Европе свет разный: где-то как сквозь бумажку, а где-то голубой и щедрый. Но здесь… Иногда особенно хорошо видно, что абсолютно все, все состоит из света и теней. Вот я рисую лицо человека, и оно в моем воображении раскладывается на разноцветные световые треугольнички. Тень всегда последовательна, уж если она решила расположиться в какой-то стороне, так ляжет через все, что окажется у нее на пути. А нахальный кот из рыбной лавки, например, состоит из чистейшего света. Его усики и пушинки вспыхивают на солнце. Рыбы тоже горят. Тень только под прилавком, да и то не везде.

Теплый октябрь, и вдруг водитель открывает окна, и Ксюша слышит, что у него играет тот же альбом «Мумий Тролля», что у нее, только песня другая. Совпадение, так быстро он не мог бы специально подстроить эту ситуацию. Они улыбнулись друг другу.

В общем, в компаниях Яна не задерживалась. Фриланс же не давал ей строить карьеру и получать более интересные заказы. В результате Яна, человек талантливый и работоспособный, продолжала тонуть в неинтересной мелочевке, пилить визитки и сайты. Годы шли, а ее карьера никуда не двигалась, доходы не росли. Яна постоянно над этим задумывалась, но не могла понять, что надо улучшить, в каком направлении выстраивать цепочку действий.

Так в последний свой приезд в Питер, проскользнув между двум карантинами, я с изумлением обнаружила на площади у театра то самое кафе, где двадцать лет назад впервые попробовала суши. Оказывается, оно продолжало существовать, и внутри все было как раньше, но в ту пору интерьер казался модным, теперь – жалким, и пахло хозяйственным мылом. Невозможно оставаться собой столько времени: стараешься сохранить – значит, теряешь.

Из черного океана веяло жаром, как из пустыни. Страшно было подумать, как станет жарко, когда выйдет солнце.

Для тени здесь надо постараться. Ромчик дрыхнет в рюкзачке на моей груди. Вот Ромчик – тот в тени. Мы несем с собой немного тени под накидкой. Там быстро становится мокро от нашего пота и от моего молока. Думаю, сегодня оно тоже соленое на вкус.

– Что делать, если очень хочется чего-то очень плохого? – говорю я.
Ромчик проснулся и делает попытки сбежать из рюкзака.
– Не знаю, – говорит Маритесс.
– Извиниться перед Сесилией. И при этом постараться чувствовать, что ты действительно повела себя не очень.
Лицо Маритесс опять приобретает сложное выражение. Слишком сложное для малютки. Не хочется ей стараться. А может, наоборот, хочется. Это же так здорово, два удовольствия: грешить и каяться.

Семен был ужасно древнего рода, в том смысле, что все его предки занимались чем-то культурным или интеллигентным, и он это совершенно не ценил, но при этом давал понять, что у кого такого древнего культурного рода нет, тот полное дерьмо.

Выхожу на берег. Светает. Небо розовато-серое. Океан тихий, как блюдце с молоком. Пахнет водой и кустами, названия которых я не знаю, – сладковатый огуречный запах.

– Ваши девочки такие культурные! Вы не хотите отдать их в балет?
– В балет? Нет, не думала, – отвечаю не без трепета.
– А зря! – говорит жена Антуана. – Балет – великое искусство. Иногда я танцую целыми днями. Пересаживаю цветы и танцую, готовлю и танцую, сплю и танцую. Я могу танцевать трое суток подряд. Жаль, что некому на меня любоваться, – говорит она.
– Теперь я буду знать и обязательно вами полюбуюсь.

До Егора «чуваки», с которыми Яна встречалась, тоже постоянно высказывали ей разнообразные претензии. Но так как они были сплошь люди не слишком изощренные, то и придирались к ерунде: голос, походка, маленькие сиськи, чрезмерный расход бензина. Яну такое не задевало, хотя в больших дозах начинало бесить и вынуждало наконец расстаться с привередой. Многие «чуваки» обнаруживали в себе пошлые стереотипы, например, предъявляли Яне, что она «пацанка» или «неправильно одевается». Таких Яна посылала сразу.
Егор манипулировал на более тонком уровне. Он инстинктивно пытался отыскать слабое место, в которое можно будет впрыснуть Яне яд неуверенности, ослабить ее изнутри, заставить сомневаться в себе. «Яна-деревенщина»: нехватка образования и начитанности, отсутствие интеллигентности, неспособность понимать высшие материи. Это не прокатило. «Яна-буржуазка»: можешь только зарабатывать, корыстная, а я – художник, который не заботится о деньгах. И коварнее: ты могла бы тоже быть художницей, но поздно, ты все профукала. Тоже не прокатило. «Яна-сумасшедшая»: опять мимо, Яна знала о себе, что вполне здорова. «Яна – плохая мать»: она могла быть недовольна собой, однако видела, что Егор куда меньше нее смыслит в воспитании.

– Секс у нас все равно умер и разложился, – пояснил он, смеясь. – Ты стала страшна как смертный грех!
– Как грех прелюбодеяния, надеюсь? – парировала Яна.
Она быстро училась искусству пикировки. Ирония и самоирония были валютой Егора. Человек, не обладавший самоиронией, в его глазах ничего не стоил.

например синестезия
у меня она уже в раннем возрасте принимала какие-то всеобъемлющие масштабы
помню времена когда вообще не различал каналы восприятия
типа если прищуриться ровно лежащие огни сойдутся в один огонь и завизжат и можно будет пальцем на него мысленно надавить и внутри лопается сладость сладость слезы слезы ааа ааааа

И до Егора всю свою жизнь Яна была немного отчуждена от других. Не Егор создал это отчуждение, но он подчеркивал его и углублял. Может быть, из этого Яне и хотелось вырваться. Но если бы она ушла от Егора, тем самым она подтвердила бы его правоту: ты не человек среди людей, ты не можешь быть ни с кем.

я сделал пиздец не потому что я не человек как все вы
а потому что человек как все вы
потому что должен быть наказан по закону
потому что трусливо избегаю наказания
потому что у каждого есть сад
потому что каждый может его сломать
потому что в аду все тоже люди
потому что по образу и подобию

Мы с Хосе сидим на берегу океана и работаем. Я рисую наших детей, которые резвятся на песке, в океане или возятся под навесом. Хосе торгует криптовалюты. Иногда за работой мы перебрасываемся парой фраз. Наш разговор похож на рыбачью сеть: реденький, пустой, но может много чего выдержать.

Мне тогда было шестнадцать. Меня передернуло, но я ничего не сказала. В те времена я считала, что если мне неприятно, то это мои проблемы, потому что надо привыкать к человеческому обществу и терпеть его издержки ради его выгод. Правда, по факту я была не очень терпеливой. Это и спасало.

– Главного-то я тебе не рассказываю. И ты мне тоже. Каждый раз, как слушаешь от меня исповедь либо же проповедь, имей в виду, она с червоточиной.

Я не понимаю, почему я не должна осуждать эту девушку, а заодно и ее мать. По-моему, они просто две беспомощные клуши. Болеслава даже выглядит как жертва. Дело не в «короткой юбке» и «так себя вела», нет, я гораздо хуже, чем вы думаете. Я осуждаю ее за глупость. За ее травмы. За то, что она была провинциальной отличницей. За их тихий симбиоз с мамой. А та хороша – зачем родила только одного ребенка?! Надо было восьмерых, я вот стремлюсь именно к такому количеству! Неважно, что в том маленьком городке и одну было не прокормить, работы нет, муж спился, – неважно! Осуждаю, и все тут! Как можно было так себя подставлять? Зачем живут такие тихие, кроткие и тупые люди?!