будет только один торшер в другом конце комнаты. Лампочки из люстры и бра мы выкрутили, так что они просто не смогут их зажечь.
Приклеенная борода холодила лицо. Посмотрев на себя в зеркало ванной, Том решил, что он похож на Д. Г. Лоуренса. Вокруг рта он чувствовал волосы. Это ощущение ему не нравилось. На маленькой полочке под зеркалом стояли три фотографии Дерватта: Дерватт в рубашке без пиджака читает книгу в шезлонге; стоит рядом с каким-то незнакомым Тому человеком; глядит прямо в объектив. На всех трех снимках Дерватт был в очках.
— Очки, — сказал Эд, будто прочитав его мысли.
Том взял у Эда очки с круглыми стеклами и надел их. Сразу стало лучше. Том осторожно улыбнулся, чтобы не повредить еще не присохшую бороду. Стекла в очках были простые. Том, ссутулившись, вышел обратно в комнату и произнес, как он надеялся, голосом Дерватта:
— Теперь расскажите мне об этом Мёрчисоне...
— Ниже! — замахал Бернард своими костлявыми руками. — Более глухо!
— Об этом мерзком Мёрчисоне, — повторил Том.
— По словам Джеффа, М-мёрчисон думает, что Дерватт вернулся к своей старой технике, — сказал Бернард. — В той картине, что он купил, «Часы». Если честно, я не совсем понимаю, что он имеет в виду. — Бернард потряс головой, вытащил откуда-то платок и громко высморкался. — Я только что посмотрел один из сделанных Джеффом снимков этих «Часов». Я ведь не видел их уже года три. Саму картину то есть. — Бернард говорил вполголоса, как будто кто-то мог их подслушать.
— Этот Мёрчисон — эксперт? — спросил Том, думая, можно ли точно определить, что такое эксперт.
— Да нет, просто бизнесмен из Америки, — ответил Эд. — Собирает картины. Пунктик у него такой.
Вряд ли все это так просто, подумал Том. Иначе с чего бы им всем так нервничать?
— Мне нужно знать что-нибудь специфическое? — спросил он.
— Вроде бы нет, — отозвался Эд. — А ты как считаешь, Бернард?
Бернард открыл рот, чуть не задохнулся, хотел рассмеяться, и на какой-то момент стал похож на того молодого, наивного Бернарда, каким был раньше. Том только сейчас обратил внимание на то, как Бернард похудел со времени их последней встречи два или три года назад.
— Ах, если б я знал! — воскликнул Бернард. — Главное, ты должен твердо стоять на том, что эта картина — «Часы» — написана Дерваттом
Качество — это свойство, которое не определишь с помощью микроскопа.
Невозможно представить себе Моцарта, дожившего до восьмидесяти лет. Где я хотел бы снова побывать, так это в Зальцбурге. Там есть одно кафе — «Томазелли», кофе у них первоклассный. А ты можешь себе представить, чтобы Бах, например, умер в двадцать шесть лет? Все это доказывает только одно: человек — это то, что он успел сделать, не больше и не меньше. Вспоминая человека, мы всегда говорим о его работе, а не о нем самом...