только книги и мужчины заслуживают в жизни внимания. Только это остается в памяти, когда уже многое позади…
Когда беспрерывно что-то требуешь от другого, ты на волоске, от тебя ничего не зависит, только бесноваться. Когда отдаешь – правишь миром
– Что ты читаешь, Наточка? – На тумбочке у кровати стопка книг.
Сверху “Американская трагедия”, Теодор Драйзер. Сугробы подушек на кровати. За распахнутой дверью лоджии блестел залив.
– Я не читаю, я перечитываю, – сказала Наточка. – В каждом возрасте в знакомых книгах открывается новый смысл. Вы знаете, Ирочка, в старости вдруг понимаешь, что только книги и мужчины заслуживают в жизни внимания. Только это остается в памяти, когда уже многое позади…
Митя засмеялся.
Машину бросили где-то на Фонтанке, шли пешком. Город чистый, сухой, завернут в бархат вечернего солнца. Оно золотило лососевый дворец у Аничкова. Каналы текли спокойно и далеко. У причала перед мостом речной трамвайчик зафурчал, обдав их вонючим дымом. Дети на палубе запрыгали, зажа
Возвращаются только на тишину. Она как залог вашего будущего. Вот докажи, что ты не истеричка
Тата за калиткой куталась в шелковую шаль с длинными кистями. В любых обрушениях судьбы она не забывала оставаться в образе. Где-то подглядела, что страдать за городом нужно непременно кутаясь в шаль.
Она даже не пыталась оправдать себя глупостью, юностью, яркостью первых желаний. Ведь оправдание есть результат мысли. Она просто выучилась не думать об этом. Брезговала думать об этом, горько отмечая, что весь этот стыд никуда не делся, а застрял в ней. Но Тата всерьез надеялась со временем все забыть
…берем от веры самое легкое, звонкое – молитву, образок, крестик золотой, церковь на взгорочке, а вот не грешить… Это же трудно, да что говорить, невозможно. Языком чтим, не сердцем. Уверенно лжем, бездумно. Крадем, может, первый раз только, в юности, задрожим от ужаса содеянного – но потом, оглядевшись, понимаем, что все в порядке, никто ничего. С притворной горечью усмехаемся потом на вопросы детей: мир так устроен, все грешат. При этом веруем, думаем, что веруем! Не замечаем этой несуразицы. И только страх наказания может остановить. Закон, не совесть…
Такая романтическая чушь со школы за вами. Так вас там научили, так запомнили вы из умных книг. А вот я к концу жизни додумался, что нет. Особенную отвагу надо иметь, чтобы просто и спокойно жить как все. Без кривлянья, не театральничать, не менять личины. Не сойти с ума, не сожрать себя за то, что не стал, кем мнилось. Просто жить, если угодно, навстречу своей смерти, – старик коротко посмотрел на Важенку, невольно воскликнувшую при этих словах. – Да, да. И так каждый день. Вот доблесть или своего рода свобода. Вот о чем были те умные книги
Свобода и почтение – редко ходят рядом, но если да, то успех. Но как выверить без конфликта их умные пропорции во всякую минуту жизни – и нужно ли, если не положено это при рождении, как Ларе.