В приложении удобнее
Цитаты из книги автора На каникулах
мою лояльность поддерживал грибной суп, который каждый день подавался на ужин. Боже ты мой, что это был за суп: не слишком жидкий и не густой, душистый, обволакивающий пищевод с материнской нежностью. Имея перед собой кастрюлю такого супа, я мог рассмеяться в лицо любой жизненной неурядице.
— Как поживает мама?
Бабушка всегда задавала этот вопрос первым, и всегда с таким выражением и таким голосом, с каким Джокер, запертый в лечебнице Аркхем, пытался как будто бы невзначай, между делом, поинтересоваться, как поживает Бэтмен.
Бабушка всегда задавала этот вопрос первым, и всегда с таким выражением и таким голосом, с каким Джокер, запертый в лечебнице Аркхем, пытался как будто бы невзначай, между делом, поинтересоваться, как поживает Бэтмен.
до него не докричишься не потому, что он ничего не слышит, а потому что живет на слишком большом удалении
должно быть, и в этих девяностолетних деревянных скафандрах с внутренними органами, сгнившими или ссохшимися, как сухофрукт, живет такая же юношеская надежда на лучшее будущее, как в восемнадцатилетних
Вся эта симфония, слышанная мною тысячи раз и услышанная сейчас, вдруг показалась неуместной и издевательской.
Реальность казалась чем-то вроде несущегося на меня гигантского перекати-поля с торчащими во все стороны опасными бритвами.
Впрочем, сейчас настали такие странные времена, что может выпасть и снег, и дождь из дохлых рыб, и дождь из живых рыб, и радиоактивный дождь, направленный на Сергиев Посад американцами.
В больнице ей могли установить некую блокаду органов, на что бабушка отвечала, что уже пережила одну блокаду, и у нее нет сил для второй
Уже много десятилетий она, как самурай, каждый день представляла себе свою смерть и переживала ее приближение.
И это не плен, а точка покоя, вне которой царят непредсказуемость, опасность, абсурд.
привычки, особенно привычки отпускать невинно-расистские комментарии, непобедимы.
Грустным и тихим голосом он в очередной раз предложил ей госпитализацию. В больнице ей могли установить некую блокаду органов, на что бабушка отвечала, что уже пережила одну блокаду, и у нее нет сил для второй.
я заметил, что у него голубиное выражение лица, кроткое и бессмысленное.
И простоволосая сказала той, что была в платке, что вот это, предвечернее время, лучшее время дня, а середина лета — самое лучшее время года. Стало быть, лучше, чем прямо сейчас, быть просто уже не может, и значит, следует жить этим моментом — домыслил я уже от себя.
В больнице ей могли установить некую блокаду органов, на что бабушка отвечала, что уже пережила одну блокаду, и у нее нет сил для второй.
должно быть, и в этих девяностолетних деревянных скафандрах с внутренними органами, сгнившими или ссохшимися, как сухофрукт, живет такая же юношеская надежда на лучшее будущее, как в восемнадцатилетних
Дед, судя по его лукавой ухмылке, собирался выдать что-то невинно-расистское, в «кавказском стиле», что-нибудь вроде «Слющай, дарагой», что когда-то, во времена дружбы народов, считалось добросердечной шуткой, а в современные времена могло быть воспринято по-другому, и я всеми силами старался его удержать.
Это были девяностые годы в окрестностях Лавры, и по улицам шатались под видом смиренных паломников проповедники деструктивных сект, самопровозглашенные пророки самых экзотических верований, скинхеды с цепями и битами и сумасшедшие. Сатанисты устраивали в лесу кровавые ритуалы, а люди загадочно исчезали почти каждый день. Завелся даже каннибал – ветеран Первой чеченской войны, набрасывавшийся на людей среди бела дня и отгрызавший носы и уши. Продержаться в такой мясорубке хоть пару минут у меня не было шансов. Во всяком случае, такую версию со всей убедительностью отстаивали бабушка с дедом, и я верил им.
дед почти ничего не слышал, но упорно отказывался признавать свою глухоту: как будто мы жили во времена спартанских нравов, когда стариков, ставших недееспособными, сбрасывали со скалы
в подростковые годы это затворничество стало совсем мучительным, я начал чувствовать, как будто те самые лучшие годы, бесценные куски жизни рвали из меня стальными щипцами, вытягивали, как жилы. Я видел, как мои сверстники переживают весь ассортимент приключений, доступный подростку: от лазания по деревьям и игр в казаки-разбойники до затяжных поцелуев на скамейке