Герой Достоевского (как и герой Шекспира) — это человек неполного знания (себя и мира вокруг себя), и именно это неполное знание ведет к его краху.
красота — это видимый проводник человека к невидимой для него и всегда ускользающей гармонии-истине.
В поп-культуре современной Америки фигура бандита и жулика романтизируется так, как она романтизировалась только в далекие времена европейского плутовского романа, а мафия действительно приняла иные размеры, чем у себя на родине… Именно иные — парадоксальные по отношению к моральным основам американской жизни и потому особенно обнажающие ту самую ее «неправильность».
Никакая континентальная (одесская или итальянская) литература не смогла бы произвести роман о бандите на манер «Великого Гэтсби», и вот хотя бы почему.
«Великий Гэтсби» и есть глубоко иронический американский роман об этом конфликтующем клинке.
В «Записках из Мертвого дома» все преступники из простого народа сконструированы, они так же реалистичны, как реалистичны упыри в народных сказках, living dead в голливудских фильмах, призраки, марионетки, надутые резиновые баллоны на американских парадах, на которых только намалеваны лица, но внутри которых сидят настоящие персонажи, управляющие ими.
Хотя Достоевский и экспериментировал до каторги с новой эстетикой в «Двойнике» и «Господине Прохарчине», все это были нащупывающие попытки-угадки, как у крота, почти вслепую.
Замечательный литературный критик Леонтьев отметил это, когда написал, что узнает у Достоевского страсти, но не узнает лица.
трагические герои Достоевского совершают акты своеволия, между тем как романтический европейский герой совершает акты воли, — все это находится в соответствии с пониманием Достоевским разницы между западной и русской ментальностями.
В «Преступлении и наказании» Достоевский извлекает изнутри своего сознания и сталкивает между собой Порфирия — носителя национальной и государственной идеи с неразрывным компонентом, православной религией и Раскольникова — носителя западного идеала романтического героя, под предводительством которого униженные и оскорбленные должны были бы войти в Новый Иерусалим.