Он то и дело укладывал руку на топор. Хмурился. Шевелил густыми бровями. Губы оттопыривал. В общем, старался, как мог, выглядеть еще большим идиотом, чем был. И надо сказать, у него получалось.
Как бы там ни было, поверх двери на меня взирали зеленые эльфийские очи, в которых мне привиделась зеленая же эльфийская тоска.
лучше, чем я.
Внимания не требовал. В душу не лез.
Присматривал за малиной, писал что-то там на своем, на высоком… Так и жили. И вот теперь сгинул, как его и не было, оставив на память любимые подштанники, трехзубую вилку из серебра и некоторую толику сомнений в душе.
Все-таки, может, заглянуть к эльфячьей-то матери?
На правах жены законной и просто убедиться, что с этим белобрысым недоразумением все в порядке. И что я скажу? Нет, я найду что сказать, но… надоело человеку, то есть эльфу, обретаться в развалинах, когда особняк имеется? И стирать самому, и готовить, и еще меня терпеть с малиной вкупе… Впрочем, тут я зря, к малине Эль относился с подозрительной нежностью.
Я не ревную, нет. Не хватало еще. Просто…
И вправду мог бы записку прислать. Мол, все было хорошо, но и хорошему приходит конец. А потому прощай, Юся, ты навсегда останешься в моем сердце. Бывший мой что-то этакое и присочинил, я еще тогда подумала, что совести у него нет.
Нет. И у эльфов тоже.
И, кроме подштанников, осталось с полдюжины рубашек кипенной белизны – понятия не имею, каким образом он умудрялся