Вера Богданова Сезон отравленных плодов

У меня две основных претензии к роману.

Первая. Это не то, что написано — инцестуальные отношения меня не раздражают в этой книге, а то, как. То есть, вот бывает, что читаешь, и ты не понимаешь, как это сделано, потому что сделано мастерски, неважно какая история, и это трогает, вызывает отклик.

А тут видно нитки как будто. Интересно, что Богданова попыталась нарисовать реалистичную картину времени, действительно узнаёшь декорации и себя, и история разворачивалась на фоне громких терактов и политических событий. Это выглядело вполне достоверно, мб потому что это общий план. Но при приближении на мой вкус не хватило деталей. Вроде бы важные темы: бытовое насилие, психическое здоровье, ЛГБТ, перинатальная потери, но плохо написанные, как-то слишком в лоб, что ли. Как будто логика такая: хочу написать злободневный роман, возьму 90-2000е, и насую туда все острые социальные вопросы для актуальности🗿 🗿🗿

А второе — меня всю дорогу ужасно бесило, что внутренние голоса героев вообще ничем не отличаются — практически одни и те же формулировки, самоуничижительные интонации, и никакого сочувствия авторского ни к одному из героев. Как будто автор хотела написать тоже обычных людей с их сомнениями и метаниями, но получился какой-то брезгливый тон по отношению ко всем. И вроде бы узнаешь этих героев, вспоминаешь похожих людей, но они тоже так грубо вырублены, как будто не настоящие люди, а такие нарочитые, с выпирающими негативными качествами.

Честный роман о травмированных детях, которые вырастают в травмированных взрослых – об отравленных плодах, не умеющих распознать в себе этот яд и беспомощно отравляющих всех вокруг.

Колорит взросления в 90-е невероятен; атмосферу, которую создаёт Вера Богданова сплетением символов и строк, не передать словами… При этом читаешь и понимаешь: перенеси героев в другое время, и их судьбы не изменятся, ведь сама история вечна, как миф об Адаме и Еве, и оттого столь мучительно болезненна. Роман вспарывает тебе кожу острыми шипами, лианами заползает внутрь и колючками вцепляется в сердце и легкие – ты задыхаешься от тоски и то уши затыкаешь от оглушающего биения своего сердца, то в истерике пытаешься нащупать у себя пульс.

Нервы, насаженные на рыболовные крючки. Яд насилия. Безысходность родительского пьянства и собственный алкоголизм. Страх Норд-Оста и Беслана. Нескончаемая тоска одиночества. Громкое дыхание Стыда и Срама прямо над ухом. Касающиеся бедра струны Структуры. И среди всего этого – жизнь. Жизнь твоя и чужая, жизнь Жени, Даши, Ильи, которую как-то надо прожить.

И ты живёшь кое-как, спотыкаясь, от боли подвывая, яд по венам перекачивая и ожидая лишь одного: ведь «когда придет сезон // из леса выйдут боги хмеля и стыда // и уведут тебя с собой // поставят в ведьмин круг грибной // туда где папоротник цвел // где наступает паралич».

Как много узнавания в этой книге. Читаешь, и с подкатывающей к горлу тошнотой, узнаешь в некоторых моментах себя, знакомых, родственников, соседей. И это так странно, когда твоя повседневность оказывается антуражем романа. Не общечеловеческая повседневность, типа работы, отношений и т.п., а такая, в которой ты узнаешь предметы быта, фразы, дома и города. Возникает ощущение, что за вами подсматривали. Но потом понимаешь, что ты просто зациклен на себе, а то, о чем ты читаешь - это жизнь сотен тысяч, если не миллионов людей, сразу нескольких травмированных поколений, которые вместо исцеления, калечили и делали невыносимой жизни всех вокруг, даже самых близких.

Недавно где-то прочитала, что читатель развивает в себе любознательность и эмпатию, так как примеряет на себя чужие судьбы, культуры, времена. А "Сезон отравленных плодов" не столько (и не только) развивает эмпатию, сколько позволяет заглянуть в свою черную бездну, в которой страхи, комплексы и травмы последовательно формировались, лелеемые нищетой, алкоголем, беззаконием, возможностью стать жертвой теракта и были закопаны под надеждой и будущим, которое "было так близко, что казалось - руку протяни и ухватишь".