В приложении удобнее
Впечатления и отзывы о книге автора Аустерлиц
«Аустерлиц» я смогла прочитать только в два приема и точно бы бросила, если бы не мои уважаемые коллеги и публичные интеллектуалы, которые хвалят Зебальда, — мне хотелось понять почему. Расплывающиеся акварельные описания и конструкции с нагромождением глаголов мне совсем не по душе, к концу предложения я забывала, что было в его начале, а нить сюжета ускользала, как мыло из мокрых рук. В общем, это не моя вечеринка.
У Зебальда традиционно на первое место выходит не сюжет и не герои, а способность создавать медитативно тягучее повествование, утягивающее читателя внутрь воронки кажущихся бесконечными предложений. Эти абсорбирующие тексты самим фактом своего существования словно утверждают рассуждения писателя об искусственности и надуманности категории времени.
Никогда бы не поверил, что понравится такая книга. Много описаний, нет четкого сюжета, содержательная и событийная части отложены на второй план. Обычно я не могу читать такие книги, они мне кажутся скучными и занудными. Но здесь с первых строк не мог оторваться. В процессе чтения постоянно подсознательно возникало ощущение, что сейчас что-то будет, не может такое общение с читателем закончиться ничем, слишком высокая планка была задана. Описание различных мест (улицы, вокзалы, военные сооружения, музеи, библиотеки, кладбища, парки и т.д.) изложены таким образом, что перед глазами предстает живая картинка. Я не понимаю, как это удалось автору, это какая-то смесь исторических деталей, эмоций, размышлений.
Тот самый случай, когда ты понимаешь, что это произведение искусства, тебе это нравится, но разложить на детали и обосновать почему не можешь.
Лондон, Париж, Прага, Терезинштадт, Люцерн - мы недооцениваем xx век в его мобильности, но ещё более - в силе мысли и духа. Об этом - история перестроенной национальной библиотеки, которая, воплотившись в новом здании, стала местом, полярным интересам читателей. Аустерлиц - это такой магистральный образ человека xx века, который пытается собрать свою биографию из рассыпающихся и разрушающихся кусочков истории.
Стилистически непросто написано и, соответственно, читается медленно.
Но, все равно, книга стоит каждой потраченной минуты.
Большое путешествие в расследование происхождения одного мальчика. Судьба человека после второй мировой, его взгляд на архитектуру и европейские города через собственную забытую и вспоминаемую судьбу.
Бывшее и небывшее, граница между реальным и нет стёрта, шкатулка с ящичками, одномоментность событий, страшное прошлое (читай настоящее) и его следствия, одиночество и дистанция, даже имя заглавного героя как предпрошедшее время в некоторых языках держит в себе историческую составляющую, которая, не воздействуя на прямую, тем не менее сказывается.
Пронзительное повествование о насилии, уничтожении нормальной человеческой жизни и памяти о ней.
Путешествие по воспоминаниям, страхам одного человека, чья судьба, и судьба его предков - неугасающий, неутихающий шум истории.
Весьма интересная история
Роман о памяти. Роман о том как воспоминания могут мучить человека всю жизнь, даже без его ведома. И о том как нужно иметь мужество вспомнить все, что ты пережил и тогда, возможно, придет исцеление.
Будь я филологом, я бы написала что-нибудь о жанровой принадлежности Зебальдовского творчества. Но не мне судить жив или мёртв конвенциональный роман.
Просто поделюсь наблюдением, что по форме «Аустерлиц» — бесконечная пелена слов без отступов и абзацев, без глав и частей, которая органично и неделимо разбавляется (даже на самом деле склеивается) фотографиями. ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
Своё настоящее имя главный герой, Жак Аустерлиц, узнаёт только перед смертью приёмного отца. Совсем маленьким в ходе операции «киндертранспорт» его эвакуировали из Праги в Уэльс, определили в семью священника, где он воспитывался, но ничего не знал о своём прошлом. Имя, написанное на бумажке директором школы для заполнения экзаменационных документов, стало первым следом его национальной идентичности. Как исследователь архитектуры Аустерлиц возвращается в родную страну, ищет всё, что могло быть связано с его прошлым, что могло бы пробудить детские воспоминания.
«Сейчас я понимаю, как мало у меня опыта воспоминаний, как много сил, напротив, я прилагал всегда к тому, чтобы по возможности ни о чём не вспоминать, и устранял со своего пути всё, что так или иначе могло бы быть связанным с моим неизвестным мне прошлым.» ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀
«Аустерлиц» завершил латентный период травмы (немецких жертв) и начал её переход в сознательную идентичность, часть исторической памяти о Холокосте. Такая интерпретация гениально соотносится с сюжетом, где главный герой обретает свою идентичность, по кусочкам собирает свою личную историю, которая является частью той большой трагедии о которой все молчат (молчали).
Об интеграции памяти о Холокосте в культурно-историческое пространство немцев говорит хотя бы то, что «Аустерлиц» написан немцем. И это не акт мольбы о прощении, это принятие своего «неудобного», постыдного перед толерантной Европой прошлого. Есть ли чего стыдиться самой Европе — другой разговор.
Книга про травму. Книга, которая и сама может травмировать если не уметь вовремя отстраняться. Переводчику отдельное спасибо.
Дивная, неторопливая и очень меланхоличная книга, написанная прекрасным, причудливым и успокаивающим что-ли языком
Сложный как по языку, так и по сюжету роман, но глубокий и мощный. О поиске своих корней и себя, о причинах того, почему человек порой бессознательно отвергает свое прошлое и зачем потом хочет его вспомнить.
Прекрасный язык, размеренное и даже меланхоличное повествование, от которого невозможно оторваться. Лучшее из того, что читала за последнее время.
Poignant meditation on life, family and history
😐
Удивительная книга. Восхищаюсь мастерством Зебальда, который смог не только описать очень сложные чувства и состояния. Вместе с Аустерлицем впала в какое-то вневременное и внежизненное состояние, что было очень утомительно и тяжело, но это же является "знаком качества" материала, раз он оказывает такое воздействие.
Аустерлиц расходится во многие стороны; почти лишенный фабулы, с нарративом, который неподвластен ни временной, ни ассоциативной логике, он благодаря этому же оказывается самым правдивым из возможных жизнеописанием человека. Зебальд так ловко тасует документальность, интимную мысль и литературную традицию, что его вымышленный герой оказывается этаким гражданином Кейном, непознаваемой фигурой, каждая реплика которой расширяет горизонт умолчания.