В приложении удобнее
Цитаты из книги автора Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования
На несколько секунд у меня возникло ощущение, что мир превратился в глаз и величаво подмигнул
Егор, например, принципиально не хотел играть во Львове, всерьез считая его городом бандеровцев).
Летову попался под руку прошлогодний Rolling Stone с репортажем из его квартиры, где в частности было отмечено: «Около подъезда встречаем отца Летова. Мы здороваемся; Егор, будто не замечая его, проходит мимо». Летов, зачитывая этот отрывок, впал в веселейшее негодование: «Вот, блядь, репортерская находка! Что значит „проходит мимо“? Да мы утром виделись на кухне, я по сто раз на дню, что ли, должен с ним раскланиваться?!»
Кстати, в 1991 году я лично слышал содержательную байку о том, что якобы БГ и Летов в свое время договорились о том, чтобы покончить с собой в один день. Человек, который мне это рассказал со ссылкой на каких-то осведомленных личностей, — едва ли он сам такое придумал, — впоследствии стал епископом.
в Европе перестали верить в чудеса и поняли, что вся человеческая задача сводится к устроению на земле, там начали изобретать идеалы и идеи. А русский человек вылез из своего медвежьего угла и отправился в Европу за живой и мертвой водой, ковром-самолетом, семимильными сапогами и т. п. вещами, полагая в своей наивности, что железные дороги и электричество — это только начало, ясно доказывающее, что старая няня никогда не говорила неправды в своих сказках… У нас читали Дарвина и лягушек резали те люди, которые ждали Мессии, второго пришествия.
Собственно, предлог «зато» и составляет, по большому счету, весь смысл ресентимента.
Все оно чужое, у тебя лишь только имя свое».
Все, чем Летов занимался, так или иначе связано с преодолением человеческого масштаба и общей дегуманизацией. Но способы этого преодоления менялись. На первом экзистенциальном этапе человеку было желательно умереть для собственного же блага или хотя бы почувствовать себя на грани смерти («Лишь когда человече мрет, лишь тогда он не врет»). Коммунистический период предполагал боевое самопожертвование уже ради общего дела и Родины-смерти («Не будет он напрасным, наш подвиг благородный» — эта пожлаковско-окуджавская песня вышла в нулевых на «Звездопаде», но Летов хотел записать ее еще с середины 1990-х и долго не мог раздобыть кассету с фильмом «Кортик» (1973), чтоб разучить слова). Наконец, его последний экоориентированный сезон был связан с растворением себя в едином мировом потоке, о чем напрямую и спето, например, в «Нас много»: «В пернатый звон погрузиться с головой, цветным дождем покатиться
меланхолик воспринимает истину отдельно от человеческого контекста
Он был человеком сложных нравов, но простых вкусов
Их слушали либо от большого ума, либо от его отсутствия.
реальная нравственность неизбежно является воинствующей
Коммерчески успешно принародно подыхать, о камни разбивать фотогеничное лицо»
всякая глубокая мысль должна начинаться с отчаяния
тем не менее продолжал ходить решительно на все концерты ГО, но той «Точкой» пришлось манкировать, поскольку у меня было назначено в Риме интервью с Тинто Брассом. Брасс оказался тихим печальным старцем. Он, в частности, признался: знаешь, у меня ведь в жизни, кроме жены, и женщин-то не было, а теперь она умерла, и я совсем один.
В 1999 году ФСБ устроило обыск в офисе „Хор“, и весь склад винила был увезен на Лубянку, так как возникло подозрение, что в коробках гексоген. Месяца через полтора разрешили забрать, и мы его отвезли в пустующую квартиру Бени, где все и кануло».
исчерпать океаны бессилия, да не просто ладонью, а своей собственной
Дугину не очень понравилась — ну, он-то больше человек нью-вейва, Japan и все такое,
Дмитрий Быков, о котором еще пойдет речь в этой книжке, как-то озвучил старую идею о том, что Сибирь — это и есть в некотором смысле русская Калифорния.
В этом смысле идеальную модель поведения задал Бродский, который, наоборот, не терпел перевода своих стихов в песенный режим и заочно пообещал усердствовавшему в этом занятии барду Евгению Клячкину надеть на голову гитару. (