Михаил Трофименков XX век представляет. Избранные

Его разбудило вот это: «Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене…» (Илья Кормильцев)
Стоя… лицом к стене?
Стоять! Лицом к стене! (Руки в гору!)
Испортил песню, дурак… «Выкиньте его на хер отсюда!»

Только потом мне объяснят, что Витас не праздновал тридцатилетие своего главного фильма, а справлял поминки по самому себе. Он жил с искусственным сердечным клапаном, ему категорически нельзя было пить и курить. Но — очевидно, в том числе и потому, что трезво ощущал необратимость гибели советского кино — плюнул на все, снял на три дня и три ночи «Нерингу» и созвал гостей на шикарный кутеж. Пил, курил, дразнил Марлена Хуциева и Евгения Догу, да еще и дрался — как он дрался — в гостиничном ресторане. Он вообще был бретером: о его рыцарственном рукоприкладстве в Литве ходили легенды.
Праздник удался. Через считаные месяцы Витас умер.

Совсем другое, зачастую проигрышное дело — писать о тех, кого не только знал, но и любил. Как знал и любил русско-французского художника-поэта-актера Толстого (Владимира Котлярова). Сколько бы я ни переписывал текст о нем, все не то. Бешеный, чудовищный, порой отвратительный, порой трогательно нежный, всегда — титанически полнокровный человек