Цитаты из книги автора Максим Горький Поль Верлен и декаденты

Декаденты - люди, изнемогавшие от массы пережитых впечатлений, чувствовавшие в себе поэтические струны, но не имевшие в душе камертонов в виде какой-либо определенной идеи,- юноши, желавшие жизни, но истощенные еще до рождения.
И вот эти слабые духом и телом, болезненно впечатлительные и фантазирующие люди сидели в кабачке Латинского квартала и, всё отвергая, всё разрушая, бравируя и безумствуя, чего-то ждали...

Обращаем внимание читателя еще и на тот факт, что первые декаденты явились во Франции в конце семидесятых годов, когда торжество буржуазии и ее миросозерцания стало несомненным для всех тех, кто не забыл 89 года и трех ныне забытых слов, провозглашенных в этом году,- слов, за которые было пролито так много крови.

Верлен был яснее и проще своих учеников: в его всегда меланхолических и звучащих глубокой тоской стихах был ясно слышен вопль отчаяния, боль чуткой и нежной души, которая жаждет света, жаждет чистоты, ищет бога и не находит, хочет любить людей и не может.

"Мир - это я, и все законы мира - это я. Мое воображение создает, мой ум разрушает; я вижу, что в мире нет ничего способного противостоять силе моего озлобления, я чувствую, что все, что есть,- это я. И сердце мое полно холодной тоски о древности, когда все было так крепко, хотя люди были еще сильнее, чем я"

И многие другие поэты и писатели погибли, отравленные жизнью современной Франции, погибли, ища во мраке бога, которого отвергло общество, но без которого невозможно существование тех единичных людей, что призваны судьбой идти впереди жизни; много погибло людей оттого, что они были честны и не хотели преклониться пред идолами, нося в своих сердцах вечные идеалы

Это дитя с душой настолько чистой и честной, что на земле ей не может быть места, где бы она была покойна

Но как та, так и другая группа имеет одну общую, родственную черту страсть заглядывать куда-то во мрак, туда, откуда никто, ни один гений не мог вынести чего-либо ясного,- страсть выходить из пределов жизни в область, которая все еще не доступна уму и, всего вероятнее, будет понята не им, а сердцем, если только когда-либо она даст понять себя.

Наслаждение в бою не доступно тем, которые уже в день своего рождения были разбиты наголову, явившись на свет невропатами, но наслаждение "на краю мрачной бездны" им по средствам, и они умеют пользоваться им, создавая одну за другой свои мрачные фантазии, предаваясь в них бреду безумцев и призывая следовать за собой безвольное и беспринципное общество, жадно ищущее пикантных ощущений и впечатлений.

они рабы жизни, болезненно бьются в ней, как мухи в паутине, и раздражительно жужжат, наводя уныние и тоску и своей работой еще более обесцвечивая окружающее

Но как случилось, что отрицатели и анархисты-декаденты вдруг превратились в проповедников морали и учителей жизни?

Ответ прост. Все они более или менее заражены манией величия, хотят непременно совершить подвиги и насладиться обаянием славы. Это возможно только на почве служения людям. И вот они хотят дать людям то, в чем прежде всего нуждаются сами.

Сначала Париж, жадный до новинки, читал все это и некоторые вещи имели несомненный успех, как, например, приводимое у Нордау стихотворение "Скука", в котором говорится о "белых лебедях" и где частое повторение носового звука "en" действительно вызывает скуку, но потом Парижу надоели декаденты, и они принуждены были основать свой журнал.

Создали теорию, и началась горячка творчества.

Ах, это большое несчастье, что сначала развиваются чувства, а потом уже язык. Мы остаемся назади языка с нашими чувствами, мы не можем выговорить себя, и вот почему никто никого не понимает. Нам нужны новые слова, много слов; нам всегда нужно бы иметь в запасе несколько лишних слов, ибо часто чувства мимолетны, моментальны и нам нечем оформить их. Ах, во многом еще мы нищие и вот почему так часто грабим друг друга.

Современный человек, существо с израсходованной нервной силой и истощенным воображением, читая - проглатывает и, не переваривая, извергает из себя книгу или сонет,- это потому, что он изжил себя, дрябл, изношен, и думать - для него труд, а не удовольствие

Декаденты - люди, изнемогавшие от массы пережитых впечатлений, чувствовавшие в себе поэтические струны, но не имевшие в душе камертонов в виде какой-либо определенной идеи,- юноши, желавшие жизни, но истощенные еще до рождения.

Сар Пеладан, одна из самых странных и безумных фигур среди этой группы новаторов, человек, почему-то присвоивший себе звание египетского мага (Sare - маг) и ходивший по улицам в длинном красном плаще,- этот Пеладан сказал однажды, пародируя Нерона:

- Если бы весь мир имел одну голову, я влил бы ему в мозг яд безумия.

Товарищи аплодировали ему за эту выходку сумасшедшего: они вообще предпочитали безумное разумному и анормальное - нормальному.

В восьмидесятых годах в одном из кабаков Латинского квартала сформировался этот кружок молодежи, странно одетой, все критикующей, все отвергающей, говорящей о необходимости создать миру нечто настолько новое, что сразу оживило бы его. О всем существующем говорили в тоне самой отчаянной бравады и гордого презрения людей, уверенных в себе и в своих творческих способностях.

Что они хотели творить? Едва ли кто-либо из них ясно представлял себе это, но самые фантастические и разнузданные идеи зарождались в их пылких и, без всякого сомнения, болезненно возбужденных мозгах.

И, отслужив обедню пред алтарем Изиды, оно шло в "Кабачок смерти", где, сидя в гробах, заменяющих столы, и попивая пиво из черепов, играющих роль бокалов, оно хладнокровно издевается над великой тайной смерти.

Этот "Кабачок смерти" характерен как признак крайнего отупения нервов, как грубая материалистическая выходка людей, способных надо всем издеваться, все опрокинуть и разрушить только из желания насладиться ощущением своей силы при виде того, как полетит в грязь и разобьется в прах то, чем ранее дорожили. Пресыщенные буржуа превратились в Геростратов, готовых ежедневно жечь храмы.

писали так красиво, что их стихи больше похожи на мраморные кружева мавританских дворцов, чем на живую рифмованную речь

при жизни его называли безумным, а по смерти назвали поэтом