Цитаты из книги автора Шенг Схейен Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда

«Дягилев сделал три вещи: он открыл Россию русским, открыл Россию миру; кроме того, он показал мир, новый мир — ему самому».
Фрэнсис Стейгмюллер

: «Он мне часто говорил, что его мать (иначе он ее и не называл) приучила его никогда не пользоваться словами: я не могу. “Эту фразу ты должен забыть, — говорила она ему, — когда хотят — всегда могут”[13]».

приняв музыку Стравинского, обзывали ее «schmutzig» (239), «Schweinerei» (240) и затягивали репетиции [56]. Присутствие композитора не производило на них никакого впечатления. В конечном итоге для восстановления порядка пришлось вмешаться Дягилеву. По словам Монтё, Дягилев вышел вперед и, «прекрасно зная, что они плохо понимают беглую французскую речь, [...] начал оскорблять их на причудливой смеси французского и русского, обзывая их болванами и ограниченными дурнями и награждая прочими весьма нелестными и неприличными эпитетами. Было ясно, что они ничего не поняли, так как он скрыл свой гнев, сохраняя сдержанность в жестах и непроницаемое выражение лица» [57]. Бронислава Нижинская изложила более невинный вариант этой истории

Венеция была обрамлением тех кратких моментов, когда он мог углубиться в свою внутреннюю жизнь, заполненную образами и мечтами.

Благодаря костюмам, созданным Коко Шанель, сюжету, посвященному различным видам пляжного спорта, и очень легкой музыке Дариюса Мийо (Дягилев называл этот спектакль танцевальной опереттой) эта постановка стала самым модным балетом за все время существования труппы. Занавес, выполненный Пикассо, пользовался таким успехом, что художник посвятил его Дягилеву, после чего тот в течение многих лет продолжал использовать его в качестве официального занавеса «Русских балетов»

вои идеи он черпал в реалистической теории драмы Константина Станиславского, а также в символических концепциях Всеволода Мейерхольда

Наш балет, — говорил Бакст, — является совершеннейшим синтезом всех существующих искусств

Дягилев сочиняет музыку также в поместье Валроуз, принадлежавшем недавно скончавшемуся русскому барону Павлу фон Дервизу. Фон Дервиз был русским промышленником и меценатом. В 60-х годах он переехал на Лазурный Берег и возвел на территории своего огромного поместья два замка. Он оборудовал концертный зал на 400 мест и собрал оркестр, который исполнял в основном русскую музыку. Однако больше всего фон Дервиз привлек к себе внимание пропагандой музыки Рихарда Вагнера — поместью даже дали забавное название «Байройт в Ницце». Когда родители Дягилева останавливались в Ментоне, барон радушно принимал их у себя, и они со­вместно музицировали. Фон Дервиз хотел просить Павла Дягилева петь в его постановке «Жизнь за царя» Глинки, которую намеревался осуществить в 1879 году (похоже, это было первое представление оперы Глинки за границей), но Павел вежливо отказался, скорее всего из скромности

И тогда плотники и гримеры, со словами «Не посрамим земли Русской!» и «Ляжем костьми» настояли, чтобы премьера состоялась в тот самый день, что и была запланирована[42].

«Публика не знала, что делать, — писал Дягилев, — многие начали уходить, наверху принялись шуметь и вдруг, в минуту затишья, сверху театра, на всю залу завопил зычный бас по-русски: “Камаринскую, е… вашу мать”. Вел. князь Владимир Александрович, сидевший рядом со мной в ложе, встал и обратился к жене: “Ну, кажется, нам пора домой, княгиня”. Так окончился мой первый дебют в Париже!»

После того как Шаляпин исполнил арию из «Князя Игоря», зал взорвался овациями, не стихавшими очень долго.

мнению Вальтера (или Валечки) Нувеля, близкого друга Дягилева в более поздние годы, именно ей Сергей был обязан своей исключительной силой воли, что составляло его наиболее выдающуюся черту: «Он мне часто говорил, что его мать (иначе он ее и не называл) приучила его никогда не пользоваться словами: я не могу. “Эту фразу ты должен забыть, — говорила она ему, — когда хотят — всегда могут”

что мне еще не весело, а страшно, так страшно, что кажется, сейчас умру, и что это будет менее страшно, чем теперь. Чувствую, что это пройдет и что станет весело. Дорогой Лепус, неужели я никогда не излечусь от этого страха не знаю чего? Всего боюсь: жизни боюсь, смерти боюсь, славы боюсь, презрения боюсь, веры боюсь, безверия боюсь. Какое декадентство! Милая моя, ты мною недовольна, и ты права. Я перестаю быть интересен, нет больше молодости души, да может ведь и в старости быть красота. А старости боюсь.

Сюрреалисты, впрочем, были убеждены, что искусство не должно быть утилитарным, и считали работу в театре святотатством.

Искусство, по крайней мере, человеческое искусство все-таки не есть птичье пение и, прежде всего, есть — работа. Вещь необходимо должна быть хорошо сделана [...].Чтобы идти вперед, нельзя строить все благополучие на смелости новизны

Фиаско в качестве композитора помогло ему осознать, что, коли уж он задумал стать гением, ему придется довольствоваться ролью гения воспринимающего, а не созидающего.

выставка русских портретов не уступает по значению новаторским «Русским балетам», совершившим настоящий прорыв в искусстве

Каталог выставки, выпущенный вскоре после ее открытия, был составлен Дягилевым и в основном им же написан; он включает в себя 2228 статей-описаний, посвященных еще большему числу художественных работ. Каталог содержит не только технические описания, имя автора картины и датировку, но также дает историческую и генеалогическую информацию об изображенных на портретах лицах

живописи Дягилев разбирался на редкость хорошо, гораздо лучше иных художников. Он имел исключительную зрительную память и иконографический нюх, поражавшие нас всех несколько лет спустя во время работ над устройством выставки русских портретов в Таврическом дворце

закрытию журнала привел целый ряд факторов, но, похоже, главным из них была потеря интереса к «Миру искусства» самого Дягилева. Если бы он продолжал за него бороться со всей его силой характера, он сумел бы преодолеть все финансовые и идеологические проблемы, разрешил межличностные конфликты, но в 1904 году он просто потерял интерес к журналу и перестал думать о нем