Смерть – пусть даже смерть [за императора] – представлялась ненавистным чудовищем. Война… война не казалась ему грехом. Грех был чем-то, по-человечески понятным, проистекавшим из человеческих страстей. Война же происходила исключительно [из-за высочайшего приказа]. И вот теперь он – да нет, не только он, все две тысячи человек, отобранные из разных дивизий в отряд «Белые повязки», должны умереть, не по своей воле, а лишь потому, что [император отдал приказ].