— Ну, говори, — разрешил Кисель.

— У меня, вишь, до войны баба была.

— До войны только? А во время войны не было?

— Да не в том, — отмахнулся Чонкин. — А в том, что с офицером живет. Я, слышь, тута, а она тама с летчиком, и надо ей, слышь, письмишко накарябать, ну, что нехорошо, что как это мужик у тебя вроде как это, а ты так вот, а?

— Ну так в чем же дело? И напиши. Напиши, — решительно повторил Кисель. — Напиши: ах ты, сука позорная, я здесь кровь за родину и за Сталина проливаю, а ты, блядина, потерявши остатки стыда, с летчиками в пуху кувыркаешься, мертвые петли делаешь, в штопор вошла, бесстыдница, и выйти никак не можешь!

— Во! — обрадовался Чонкин.