родным для него осталось восточное еврейство. В отличие от многих выходцев из этого мира, торопившихся побыстрее его забыть и всячески продемонстрировать свою непринадлежность к нему, он раз за разом с заботой, печалью, усмешкой и в то же время с любовью описывал этот мир и выходцев из него. Точнее, этот мир оказался в том же прошлом, где и империя его молодости: «о чем бы Рот ни писал, он неизменно возвращался не только к быту, но и к душевному климату последних лет Австро-Венгрии