Так вот каково это – терять кого-то? Боль, которая никогда не уйдет, а просто скроется где-то внутри.

– Подожди-ка. – Девушка подняла меч и саданула его рукоятью о дверную ручку. Первый удар оставил на ней вмятину. От второго она с грохотом упала на пол.

Натаниэль начал трястись. Элизабет с беспокойством посмотрела на него и обнаружила, что он смеется.

– Скривнер, – пробормотал он.

Она нахмурилась.

– Что?

– Просто… ты такая… – Натаниэль смеялся слишком громко, чтобы закончить фразу, при этом беспомощно задыхаясь от боли. Он сделал движение рукой, похожее на взмах молотка, заколачивающего гвоздь.

– Я думаю, ты выпил слишком много опия, – буркнула она и толкнула дверь, втаскивая его внутрь.

Натаниэль насторожился, и, прежде чем Элизабет смогла остановить его, поднялся. Но тут же мгновенно побледнел от боли и завалился на бок, опершись на локоть, однако не издал при этом ни звука. Он смотрел на дверь с таким напряженным ожиданием, что, когда Беатрис вошла, то застыла от этого взгляда на месте.

– Если вы хотите сесть, – предложил доктор Годфри, – мы подложим вам подушки. Не стоит утомлять себя так скоро.

Но Натаниэль, казалось, не слышал его. Чувство надвигающейся погибели заморозило желудок Элизабет. Беатрис держала тот же серебряный поднос, что постоянно использовал Сайлас. Глаза Натаниэля стали пустыми, дикими, почти невидящими.

– Убирайтесь, – тихо приказал он.

Беатрис и доктор Годфри переглянулись.

– Вы оба. Убирайтесь вон.

Беатрис подошла и поставила поднос на тумбочку, затем отступила назад, сложив руки на груди. У нее были манеры человека, привыкшего иметь дело с трудными пациентами, но она не знала, что для Натаниэля ее поступок был непростительным.

Преступление было простым. Она принесла чай. И она не Сайлас.