Цитаты из книги автора Дональд Маасс Как написать прорывной роман. Секреты мастерства от знаменитого литературного агента

одиночный символ, который то и дело всплывает в сюжете. Разумеется, можно задействовать и несколько символов, но разве произвел бы «Властелин колец» Дж. Р. Р. Толкина столь же мощное впечатление, если бы Фродо заботила участь не только кольца, но и меча, и гребня, и мешка муки?

отдельные сцены на предмет того, каким образом каждую из них можно сделать пронзительнее и эмоциональнее. Спросите себя: что движет вашим персонажем в данной конкретной сцене?

читатели, как правило, выбирают романы, которые транслируют то, что соответствует их убеждениям

«Колумбайн» поднял вопросы, на которые нет простых ответов. Вопросы интересные и важные.

наделите своих главных героев противоречивой мотивацией. Поместите их в сложные ситуации, верный выход из которых неочевиден.

Одно из таких открытий заключается в том, что беспристрастный писатель не способен меня порадовать. А вот у автора, который горит идеей — или скорее разжигает огонь своих убеждений в собственных персонажах, — куда больше шансов сотворить историю, которая меня заворожит.

Таким образом, один из способов создавать мощные идеи — это применять принцип оригинальности, который мы обсуждали во второй главе. Иными словами, добираться до знакомых моральных установок непривычным маршрутом

Оставайтесь верными своим убеждениям. Лелейте их. Дайте им наполнить вашу историю энергией, которая будет двигать ее вперед, словно гигантские поршни паровоза. Позвольте себе быть неравнодушными, потому что так вы сможете впустить пыл в свою жизнь — и именно пылких историй жаждут ваши читатели

Есть и более изящные способы создания клиффхэнгеров. Шансы протагонистки на успех могут внезапно рухнуть, она может испытать момент слабости — это тоже варианты клиффхэнгеров. Они наводят на невысказанные вопросы: «Как она поступит дальше?» и «Как она выберется из этой передряги?»

Некоторые виды сцен столь ожидаемо проседают в напряжении, что, читая рукопись, каждую такую я отмечаю у себя в блокноте вертикальным штрихом. К таким сценам относятся: обдумывание происходящего за рулем по пути из одного места в другое, расслабление в душе, заваривание чая или кофе. Авторы любовных серий особенно часто грешат подобными бесполезными сценами. Когда на конференциях они жалуются мне, что никак не могут выбиться в лигу «повыше», я готов заключать пари, что их героини страдают от чайной зависимости.

Чем так влечет нас путь к познанию себя? Потому что проходит он по интересным местам? Знакомит нас с людьми, с которыми мы не встретились бы в иных обстоятельствах? Я не думаю, что люди и места, которые встречаются на этом пути, в достаточной мере объясняют привлекательность подобных историй, хотя, разумеется, свою роль они в ней играют. Не объясняет ее сполна и успешное разрешение внутреннего конфликта. Задумайтесь: для того, чтобы исцелиться и обрести чувство цельности, вам ведь вовсе не обязательно бросаться в дальние края, когда рядом есть церковь, «Анонимные Алкоголики» или кабинет психотерапевта.
Я думаю, что корни привлекательности историй о пути к самопознанию лежат в надежде на преображение. В конце пути вы — простите, герой — уже не такой, как прежде. Герой изменился. Стал лучше. Сильнее. Мудрее. Счастливее. Обрел покой. И всего за триста пятьдесят страниц! На то, чтобы избавиться от сомнений, страхов, пагубных привычек, проблем с самооценкой, финансовых тревог и тому подобного, у большинства из нас уходят десятки лет. Мы страстно желаем побороть насущные проблемы и вернуть жизнь в правильную колею. Мы мечтаем распрощаться со всем, что нас тяготит. Но у кого есть на это время или силы?
У протагонистов в романах о поиске себя есть и силы, и время. Они отыскивают внутренний свет, который мы в себе едва замечаем. Они пускаются в путь и проходят его до конца. Они меняются так, как большинство из нас только мечтает измениться. Они — новые герои нашего времени.
В отличие от экзистенциальной установки эпохи модернизма принимать себя такими, какие мы есть, наша постмодернистская мечта стать чем-то иным столь сильна, что главная цель настоящего времени — это, похоже, измениться радикально и целиком, и сделать это как можно быстрее.
Применительно к литературе я имею в виду не старомодное развитие персонажа, а Большую Перемену. Полное Преображение. Мутацию, означающую, что нам больше никогда не придется возвращаться в ненавистные прежние места или к ненавистному прежнему себе, — глубочайшую, пробирающую до самой сути, необратимую трансформацию раз и навсегда.

Задумайтесь: перемены в людях не происходят без сопутствующих выходок. Чего вы ждете от протагонистки, которой вы только что разбили сердце, раскрыли истину и устроили в жизни землетрясение? Чтобы она заварила себе чашечку чая? Я вас умоляю! Пусть сделает что-нибудь из ряда вон! Заставьте ее совершить нечто серьезное, драматичное и наполненное значением. Символы существуют не просто так: это масса смысла, заключенная в крошечном сосуде.

Например, в этом романе мы видим, как научный подход страдает от нашей страсти к массовым увеселениям. А человеческая самонадеянность сталкивается с гегемонией природы. Оба этих конфликта воплощаются в двух мужчинах, ни один из которых не является ни безупречным героем, ни достаточно безжалостным злодеем. Они обычные люди. Каждый обнаруживает, что в мире существует нечто большее, чем он — буквально. Крайтон занял какую-то из сторон в каждой из этих крупных проблем и вложил мысли о них в уста двоих персонажей.
Поэтому конфликты у Крайтона оказываются сложносоставными — и личными, и общественными сразу, имеющими отношение и к герою, и к человечеству в целом. Сопряжение общественного и личного конфликтов дает мощный эффект.

Так как же все-таки конфликт делает историю историей? А вот так: конфликт заставляет нас переживать за персонажа, к которому мы привязались. Развитие и эскалация конфликта поддерживают в нас интерес. И наконец, на неизбежном пике конфликта мы лицом к лицу сталкиваемся со своими потаенными страхами. Мы встречаемся с ними и превозмогаем их — разве структура истории подразумевает иные варианты? — и наши страхи развеиваются. Развязка приносит нам умиротворение.

в реальном мире конфликты редко получают завершение. Новостные «истории», на мой взгляд, зачастую и историями не назовешь, потому что они почти никогда не достигают кульминации и финального разрешения; а если и достигают, то происходит это гораздо позже основного события. Они превращаются в затянутую скукотищу, нескончаемый поток чужих страданий, и в конце концов мы теряем терпение. Устаем от них. Вымысел— в какой бы форме он ни проявлялся — обладает крупным преимуществом перед новостями: у него есть конец. Вернее, даже хороший конец. Если говорить языком литературы, у вымышленной истории есть кульминация и развязка — четвертый и пятый элементы любого сюжета.

Третий неотъемлемый элемент сюжета, по мнению многих, — это его изменчивость. С точки зрения литературных приемов мы бы назвали это осложнением конфликта. Конфликт нужно усиливать, обострять и углублять. Без постоянного развития событий, роман, как и громкая новость, в конце концов наскучит

Легкоразрешимые проблемы забываются быстро. А вот сложные конфликты требуют времени на переваривание. Они врезаются нам в память, требуют нашего внимания.

Суть истории — это конфликт. Этот принцип настолько понятен, столь многие его придерживаются и учат ему других, что его фактически можно считать основным и фундаментальным компонентом сюжета, согласны?

Иногда меня спрашивают: «Правда ли, что нужно писать о том, что знаешь?» Я отвечаю: «Нет, пишите о том, что вас волнует. Если вы чего-то не знаете — узнаете. Но если вас не волнует эта история, то почему она должна взволновать кого-то еще?»

Перри «Тишина в Хановер-клоуз» (1988) оказалась невероятно сильной. Личные драмы, искусно перемешанные в ее детективах с преступлениями против общественного правопорядка, и прежде приносили мне удовольствие,