Цитаты из книги автора Михаил Гаспаров Собрание сочинений в шести томах. Том V: Переводы

Если конец сокрушенью — «прощай» говорю утешенью!

Затем наступил перелом. У Серлона умер друг, тоже грамматик и диалектик; он явился Серлону во сне, одетый в пергаментную одежду с написанными на ней логическими «софизмами» и скорбным голосом сказал, что эта одежда давит его тяжелее, чем колокольня; он протянул к Серлону палец, с пальца упала капля пота, обожгла Серлону руку, поэт в ужасе проснулся, раскаялся в своей ветреной молодости и простился с миром стихами:

Ты — медовый поток, духовным устам излиянный,

Ты — дыханье небес, сердце живящее нам.

Горечь из глубей души исторгает вкушение меда,

Дух зловонный людской тает в дыханье небес.

Авраам. — Кто стенания ее услышит,

Тот в сердце их запишет,

Кто сердечные угрызения ее узрит,

У того у самого совесть заболит.

Не того осуждают, кому случится пасть,

А того, кто не поспешит скорее встать.

Друзья. — Истинным другом и зовется лишь тот,

Кто с ближним делится всем, что на долю ему фортуна пошлет.

Каллимах. — Поделюсь я моим страданьем

И утешусь вашим состраданьем.

Друзья. — Что нам расскажешь,

Тем и сострадание наше заслужишь;

Если же нет,

Постараемся мы душу твою отвратить от бед.

Друзья. — Истинным другом и зовется лишь тот,

Кто с ближним делится всем, что на долю ему фортуна пошлет.

Каллимах. — Поделюсь я моим страданьем

И утешусь вашим состраданьем.

Друзья. — Что нам расскажешь,

Тем и сострадание наше заслужишь;

Если же нет,

Постараемся мы душу твою отвратить от бед.

Каллимах. — Люблю я!

Отымите сердце мое,

Жаждущее, но вбитое в смерть

И не знающее, что оно есть,

Ибо вечность — тоже ведь ремесло

Я боюсь, что четыре тихие времени взбушуют:

Придет зима, и с моря настанет смерть,

Пустошительница весна стукнется у дверей,

Ее корни и побеги выедят нас насквозь,

Гибельное лето выжжет ложе наших рек,

И бедняк будет ждать нового гнилого октября.

Разве станет лето нам утешением

От осенних огней и от дымных зим?

Что нам делать в летнем жару,

Как не ждать в пустых садах нового октября?

Неведомый надвигается мор. А мы ждем, мы ждем,

И святые и мученики ждут, ждут новых мучеников и святых,

И судьба ждет в Божьей руке, дающая облик безликому.

В солнечной стреле видела я сама:

Ждет судьба в Божьей руке, а не в руках владык,

Которые числят и рассчитывают, иные к лучшему, а иные к худшему,

И у каждого своя цель, но все они ложатся в круги времени.

Приходи же, добрый декабрь! Кто тебя встретит и приветит?

Вновь на соломе в убогом доме родится ли Сын Человеческий?

Бедняки мы, деяния — не для нас;

Нам — только ждать и свидетельствовать

Боже мой вчерашний,

Потемневшее имя твое во тьме,

Выроненное на житейском моем пути, —

В сытый час, когда на лысый мой лоб ты веешь ласкою,

Я стремлюсь в тебя, дрожа, как светильник в ночь

И как синее пламя в желтое.

Замирает в утробе бурчанье страсти,

И я рвусь в твой взгляд из зеркала бытия,

Чтобы сделаться алтарем твоему пламени,

Боже мой Неведомый

Песни, сказки со счастливым концом:

«Я люблю, ты любишь, мы любим».

Сколько лет нам? Этот смех над собой.

Что мы скажем ивам, заливам?

В лунную мглу

Умирают наши сердца без боли.

Мое сердце, ты такое маленькое,

Что смеешься от стыда, но ты — это ты,

И, рифмуя память о память,

Ты не хочешь

Красть в безмерном мире безмерный стих.

Дерево стоит над полями.

Те, кто видели рост его, — в гробах.

Оно ведает тайну каждой тучи,

Оно рвется в будущее, как крик.

В ветр, дождь, снег, град

Оно трудится меж землей и небом,

Осенью оно как пожар в синеве.

Я касаюсь его ладонью,

Его сила льется в моей крови,

И я сам — как ветвь.

Ибо чтобы жить, надо радоваться:

Вот цветы, на цветах роса,

Над цветами звенят густые пчелы,

Они — как звезды,

И целуют нежно, как дождь.

Мотыльки овевают меня крылами,

И я сам — как мир.

Я иду, а она пластается,

Смотрит слепо, слушает глухо,

Как и я, частица той же ночи,

Вижу, не разумея, и вторю, не творя.

Я — тень ангела, ангел — отблеск Бога,

А за мною, в ином небытии,

Тень моей тени тянет свою тень

Божьей искрой выгорев в горе,

выживу, выжженный

Роза, увядшая в вазе,

зачем ее я помню?

Усталому сердцу тяжек

даже призрак розы.

V, 3 Осень

кружит листья и с ними — мою душу.

Дай им лечь помечтать на край

твоего бассейна.

IV, 17 Чаша горя нам слаще меда:

Жизнь лишь дым, смерть лишь тень от дыма

На весах бытия. Равняйте чаши

Вспоминаю родину, бледные оливы,

взнесшийся кипарис.

Почему она перед глазами и в сердце?

Потому что она далеко

Моя песня

Тяжела любовью, глуха враждою,

А твой рот

Мил любови, нежен вражде,

И ни слова,

Как смеешься ты себе у ручья,

И ни эха имени твоему.

Я иду по откосу над ручьем,

Плещет эхо,

Пасется стадо,

Изгороди в красном шиповнике.

Небо и земля,

Больше ничего,

И в погоде щепотка милой осени

Шелест времени над травами. Червь

В балке, рябь в ручье. Стертость, ржавчина,

Трещина. От прикосновения плод

Загнивает. Не нужно ни циферблата,

Ни соборных колоколов. Всё скажут

В бледной влаге бледные лепестки.

Вчера была зима,

Сумрак, ветер, море, дождь и снег,

Жесткая подстилка.

По булыжнику шла с мертвым лицом

Рослая Печаль,

И я молча клонился у обочины

И ловил слезами ее ладонь.

Апрель смел снега,

Вывший ветер шепчет и нежит,

В море — лодки, в саду — цветы,

И с цветком на пороге — ты

Улыбаешься моему приходу,

Встав под сводом узловатых ветвей,

Где в кровавых шипах родятся розы.

Что сказать тебе? Давай помолчим.

Замирает моя поступь. Ручей чуть плачет.

Помолчим.

Опахнули нас широкие крылья вечера.

Завтра я расскажу тебе светлый сон.

Пусть горит лампада, а часы плачут, —

Мне к источнику твоему не прильнуть,

Потому что поцелуи умирают с губами.

Я прах под мрамором,

Я тень неслышная,

И твоим рукам меня не обнять —

Разве что во сне,

На пороге, где ты замрешь, почувствовав,

Как я приближаюсь к тебе сквозь ночь,

Ибо только там ты достойна призрака.