Цитаты из книги автора Евгений Шварц Одна ночь

Восемь часов вечера.

Нюся. А сейчас мы в школу идем.

Оля. Ходят слухи, что сегодня будут занятия.

Шурик. И завтрак горячий в школе дадут.

Я вот что скажу вам, товарищ Васильева, вашей дочке я утром гомеопата приведу. Побегу за ним еще до света, и он придет. Он такой отзывчивый, прямо святой, если его только не разбомбило.

Лагутин. Ненавижу дураков.

Архангельская. О ком это вы изволите говорить?

Лагутин. О нем. О фашисте. Ох, если бы это летала над нами смерть на бледном коне! Страшно это, но красиво! Ох, если бы это чудовище носилось над городом. Змей холоднокровный, дикий, — нет, дурак мальчишка над нами висит аккуратный, застегнутый, подтянутый. Что ты изменишь в ходе войны, если, скажем, сейчас Ольгу Петровну разорвешь? О, как это страшно и глупо! Страшно и глупо!

Иваненков. Ох как спина болит!

Архангельская. Продуло. Прострел.

Иваненков. Нет. Это я после могилы окаянной не могу согнуться.

Архангельская. Вы в могиле лежали?

Иваненков. Стоял. Сегодня на кладбище. Нет, товарищи, на свете народа хуже могильщиков. Давай ему, грабителю, сто грамм хлеба, иначе он не желает землю мерзлую рыть.

Ольга Петровна. Вы подумайте!

Иваненков. А разве мог я бросить Михаила без погребения? Такой был дворник, какого во всем районе нет. Мало ли мы с ним пережили? Ну и схватил я лом.

Ольга Петровна. Ох, мамочки!

А Сережа на фронте пропадет… Надо же мне хоть кого-нибудь себе оставить!

Шурик. Пожарные не сменятся.

Иваненков. То есть, как это не сменятся?

Шурик. Не уйдут. У них там весело. Домработница Лянгертов танцевала так, что снизу пришли просить ее отдохнуть, а то штукатурка валится. А теперь все пожарники и Тамара Петровна сидят и поют.

Ольга Петровна. Я не смеюсь, Елена Осиповна! Я улыбаюсь.

Архангельская. Не ощущаю разницы.

Архангельская. Без дерзостей. Возьми и принеси сюда. Только скорей!

Шурик. Одна нога здесь, другая там.

Архангельская. Это не острота, а ослота. Ты не остришь, а ослишь.

Нюся (бросает мяч). Оля, тебе грустно?

Оля (отбивает мяч). Грустно.

Нюся. Оля, ты бедняжка?

Оля. Бедняжка.

Нюся. А где Валя Карпова?

Оля. В Иркутске.

Нюся. А где Мая Горленко?

Оля. В Ташкенте.

Нюся. А где Вася Мельников?

Оля. Не пишет.

Нюся. А где Маша Голдина?

Оля. Пропала.

Нюся. А мы их увидим?

Оля. Не знаю.

Нюся. Тебе умереть хочется?

Оля. Ни капельки.

Нюся. А бомбы это знают?

Оля. Им все равно.

Нюся. А чего тебе, Оля, хочется?

Оля. К маме на ручки. (Ревет, роняя мяч.) Дура, чего ты меня расстраиваешь!

Нюся. И без страшных рассказов страшно.

Оля. Не страшно, а тоскливо.

Шурик. Между прочим, я вчера читал у Дарвина…

Нюся. Перестань фасонить, ненавижу!

Шурик. В чем же тут фасоны, не понимаю.

Нюся. Читал, читал! Мы знаем, что ты много читаешь. А из меня ничего не выйдет.

Шурик. Почему это вдруг?

Нюся. А что из меня может выйти? Все слоняюсь из угла в угол или бегаю по лестницам.

Ольга Петровна. Из телячьих, хулиган, а не из моих. По пятому крупяному телячьи ноги дают. Не ноги, а копытца с верхушкой. По рабочей и детской — кило, а остальным — семьсот пятьдесят.

Ольга Петровна. У кого пятый крупяной талон не вырезан — ой, мамочки мои, холод какой, — тот может ноги получить. Ой-ой-ой, замерзла. Из ног можно студень сделать. Бррр…

Шурик (очень мягко). Из чьих это ног, тетя Оля? Из ваших?

Девочки хохочут.

Иваненков. Постой! Они опять хохочут! Слышишь?

Лагутин. Ребята веселятся.

Иваненков. Сейчас я им покажу, как хохотать! Они у меня станут грустными, проклятые!

Сегодня одна гражданка в булочной научила, как обращаться с соевыми бобами. Надо их, Захар, сырыми поджарить, пока не зарумянятся, а потом уже в воду. Тут только они, проклятые, разварятся.

Лагутин. Пробовал?

Иваненков. Нет.

Лагутин. Почему?

Иваненков. Бобов нету.

Гомеопатия — это расчудесное дело.

Будь я одна — лежала бы тихонечко, а раз мама здесь — и начала жаловаться, чтобы ты меня жалела.