В приложении удобнее
Цитаты из книги автора Тьма
– Вот как! А креста на шее нет.
– Креста? – усмехнулся он. – Мы крест на спине несем.
– Креста? – усмехнулся он. – Мы крест на спине несем.
похожей на то, как если бы улыбнулся в лесу серый, вросший в землю заплесневший камень
– Вот как! А креста на шее нет.
– Креста? – усмехнулся он. – Мы крест на спине несем.
– Креста? – усмехнулся он. – Мы крест на спине несем.
Ты, Миша, идеалист, у тебя еще молоко на губах не обсохло.
– Знаете что… Либо вы дурак, либо вас действительно мало били!
И она была в одной только смятой рубашке, и среди одетых в шинели людей оба они, полуголый мужчина и такая же женщина, вызывали стыд, отвращение, брезгливую жалость.
Вопрос был спокойный, простой. Он взглянул: стояла высокая, стройная женщина, с тонкими, почти детскими руками, улыбалась бледно, побелевшими губами и спрашивала:
– Испугался?
– Испугался?
Стыдно быть хорошим.
Стыдно быть хорошим.
Так-то-с, господин анархист
Опять Толстой?
как живые говорят о мертвых, или как мертвый мог бы говорить о живом
А потом, когда-нибудь, приду к ней, или в кабак, или на каторгу, и скажу: теперь мне не стыдно, теперь я ни в чем не виноват перед вами, теперь я сам такой же, как вы, грязный, падший, несчастный.
Отсылка на Воскресение Толстого?
Правда – она, эта женщина с бледным, измученным лицом и жалко-счастливою улыбкой.
Если и вы заплачете, кто же тогда ответит Богу?
И строго, с зловещей убедительностью, за которой чувствовались миллионы раздавленных жизней, и моря горьких слез, и огненный непрерывный бунт возмущенной справедливости, она спросила:
– Какое же ты имеешь право быть хорошим, когда я – плохая?
– Какое же ты имеешь право быть хорошим, когда я – плохая?
дикий, пьяный, истерический хаос
Он говорил «были», – как живые говорят о мертвых, или как мертвый мог бы говорить о живом. И рассказывал спокойно, почти равнодушно, с похоронными отзвуками меди в ровно текущем голосе, как старик, который рассказывает детям героическую сказку о давно минувших годах. И в темноте беспредельно раздвинувшей границы комнаты, вставала перед зачарованными глазами Любы крохотная горсточка людей, страшно молодых, лишенных матери и отца, безнадежно враждебных и тому миру, с которым борются, и тому – за который борются они. Ушедшие мечтою в далекое будущее, к людям-братьям, которые еще не родились, свою короткую жизнь они проходят бледными, окровавленными тенями, призраками, которыми люди пугают друг друга. И безумно коротка их жизнь: каждого из них ждет виселица, или каторга, или сумасшествие; больше нечего ждать, – каторга, виселица, сумасшествие. И есть среди них женщины…
Правда как смерть – придет, так принимай, какая ни на есть. С правдой тяжело, миленький, встретиться, по себе знаю
Говорила она спокойно, и только по тому, как ходила под рубашкой грудь, заметно было глубокое волнение, сдушенный тысячеголосый крик.
же не смеялась она, и волнения не было заметно, и глаз невольно искал ступенек, на которых стоит она, – так сверху вниз умела глядеть эта женщина.