Тут же из сладкого была только сиропно-довольная физиономия Прокопенко
— Твари какие-то потрясли терпил, которые у меня проходили, когда я в Нижнем работал. И там началась живопись — одних, оказывается, пытали, у других деньги вымогали. А я — крайний, я не пресёк.
Но, знаешь, — Фокин понизил голос, — моя бы воля — я бы так сделал, чтобы он обо мне вообще не вспоминал никогда. Себе дороже.
— Так а чего тебе бояться? Ты без пяти минут генерал. Я слышал, тебя в Москву переводят.
Ну, в итоге просто сидели, смотрели труп вместо телевизора, как бабки на лавке.
— Говорили, что труп — проститутка и наркоман?..
— Я тебя потом рожей в отчёт Игоря тыкать буду. В каждое место, где он пишет, что без лейтенанта Дубина не справился бы.
— Ох, Дима, так я поступить не могу в силу обстоятельства непреодолимой силы.
— Какого такого обстоятельства, Фёдор Иваныч?
— Не хочу
А дайте печенья, кстати, пожалуйста.
— Обойдёшься, у меня одно осталось.
Просто я думал, что у нас в дуэте ты — ученик, мучающий учителя вопросами, а я такой седобородый старец, который всё повидал, лежит, свесив пузо со скалы, и расточает мудрость, когда не спит. А ты так загнул душевно, прям тоже седая борода пробиваться почти начала, вон
Жизнь тебе задачи подкидывает, не оглядываясь на твой уровень подготовки. Жизнь — она не математичка, а…
Прокопенко замахал рукой, подбирая слово, будто пьяный чиновник в опере, решивший подирижировать оркестром.
— Она как начальник, который внезапно подходит к тебе и спрашивает: «Лейтенант Дубин, а как расшифровывается слово “СЛОЩ”?»
— Звучит тупо, но я в деле, Игорь.
— Судя по тому, что мы встречаемся, «звучит тупо, но я в деле» — это твоё политическое кредо.
— Всегда!