Почему здесь нет картин? Чтобы больные не отвлекались, болели на полную катушку
Привычно обратился взглядом к потолку. Надо было запрятать лист под подушкой. До тумбочки я теперь не дотянусь, а смотреть на лист было бы приятнее, чем на потолок. Или хотя бы чередовать: лист – потолок – лист – потолок.
Мог бы и не приходить. Тебя никто не заставлял, – сказал я. – Я тут нормально. Даже гуляю вот.
– Меня никто не заставлял.
– Вот и не приходил бы.
– Ты не хочешь?
Я отвернулся еще сильнее, хотя дальше уже некуда было. Я уже смотрел себе через плечо. Там было дерево. По листу полз точно такой же муравей, как и по костылю несколько минут назад. Интересно, это тот же муравей или просто похожий?
– Антон, я приду еще. Прийти?
– Папа…
– Я приду.
Папа встал. Осторожно, как что-то хрупкое или живое, облокотил мой костыль о скамейку.
– Ну, пока, – сказал он. Я видел его руки перед собой. Пальцы сжимались и разжимались. Я не поднял глаза.
– Пока.
На глаза навернулись слезы. Отец взял мой костыль, который лежал между нами, хотел, видимо, переложить и, может, пододвинуться ко мне поближе. Может быть, даже обнять. Но вдруг уставился на него, как будто впервые увидел, погрустнел, посмотрел на меня, потом снова на костыль. Я отвернулся, а он так и остался сидеть на прежнем месте с костылем в руках. Как будто ему совестно было выпустить его из рук.
Здравствуй, Антон.
Я повернул голову, хотя голос узнал и так.
– Привет.
– Как ты?
– Лучше.
– Правда?
– Лучше, чем ты.
Отец рассмеялся каким-то натянутым смехом. Я раньше за ним такого не замечал.
– Шутишь.
– Нет, – ответил я и снова посмотрел на свой костыль в поисках муравья, но его уже не было. Убежал.
– Как твое здоровье?
– Как твоя рыжая дочь?
– Антон! Я о тебе спрашиваю, о Наташе еще успеем поговорить.
– Я не хочу говорить о Наташе.
Папа обещал…
– Папа всегда обещает, – перебил я. – Мама, ты можешь идти. У тебя ведь перерыв на работе заканчивается.