Так я узнала, что кое-что мы носим внутри, что это невозможно увидеть глазами и что именно в этом заключена суть истинного одиночества — молчать и ни в ком не находить утешения и даже не пытаться его искать, как будто умолчание — единственный способ обращения с тем, что причиняет наибольшую боль.
Все остальные вокруг меня к чему-то принадлежали: к некой группе, с кем-то разделяли определенный образ мыслей, имели партнеров, совместную собственность; я же была одна.
Все эти разговоры и сцены, без конца, с незначительными вариациями. Они создают у нас иллюзию надежности, в которой мы так нуждаемся. Если ничего не меняется — мы в безопасности.
Мы не были в безопасности.
Память — это не поворот лица и сердца к прошлому,
не бесплодное воспоминание об улыбках или слезах.
Память — это один из семи вожатых сердца человека,
помогающих ему пройти свой путь. Остальные шесть это:
правда, совесть, последовательность, честность, уважение
к себе самому и к другому и — любовь.
В моем детстве дети всего мира улыбались — как на картинках в той книжке.
мне пришлось признать, что я оказалась способна на поступок, который сама считала непростительным, оказалась способна сделать нечто такое, что осуждала в других. Мне до сих пор стыдно, когда я об этом вспоминаю.
— Бог создал нас по своему образу и подобию. И чтобы мы были подобны Ему, он был вынужден дать нам свободную волю, — произнесла она сдавленным голосом.
— А откуда в таком случае нам известно, что он не может избрать зло?
а обратной стороне карточки энергичным, с наклоном, почерком Марито написаны неизвестные мне стихи: «Я люблю в тебе невозможное / Но никоим образом — отчаянье. Назым Хикмет».
Все эти разговоры и сцены, без конца, с незначительными вариациями. Они создают у нас иллюзию надежности, в которой мы так нуждаемся. Если ничего не меняется — мы в безопасности.
Мы не были в безопасности.
6
Никогда бы раньше я не подумала, что однажды в жизни мне так сильно захочется, чтобы мама проснулась и вышла спросить, понравилась ли мне вечеринка. Я остановилась у нее под дверью, но на меня вдруг снова накатила тошнота. И вот теперь я сижу на крышке унитаза, ощущая во рту кислый привкус, и прислушиваюсь к каждому шороху. Вряд ли я смогла бы рассказать маме обо всем, что случилось, но я представила себе, как она в своем розовом халатике открывает дверь, как от нее слабо веет тем особым ароматом, которым всегда пахнет только что вставшая с постели мама, и подумала, что это как раз то, что сейчас мне нужно больше всего на свете. Я почистила зубы, встала под душ. И разревелась в потоке горячей воды, струившейся у меня по лицу, по всему телу, воды, которая меня и очищала, и помогала согреться. В постели я тоже плакала. Три часа ночи, в квартире темно и тихо. Когда я засыпала, уже запели первые птицы.
Спустя несколько часов я проснулась от шума дождя. Услышала, что мама готовит завтрак, но вставать мне не хотелось. Раз идет дождь, на остров мы не поедем, и вдруг мне стало казаться, что мне совершенно незачем вставать, что я могла бы остаться в постели навсегда: носом в стенку, жизнь — пустота. Кроме всего прочего, я была уверена, что больше никогда не смогу посмотреть в глаза Марито, что прошлая ночь отрезала меня от него, оставила на мне следы, скрыть которые нет никакой возможности.
Мама постучалась ко мне около полудня, чтобы пригласить пойти с ними в ресторан пообедать. Я сказала, что есть мне не хочется и что я, наверное, лучше останусь дома. И задумалась о том, что единственный человек, кому я бы могла рассказать обо всем, что со мной случилось, — Кармен. Она бы придумала, как сделать так, чтобы всё не казалось таким ужасным, — у нее всегда получалось. И вдруг я поняла: то, что я ее потеряла, это самая большая утрата в моей жизни. Когда папа с мамой вернулись из ресторана, я сидела перед телевизором, и они наперебой стали рассказывать мне о том, что встретили в ресторане одну свою старинную знакомую, с которой несколько лет не виделись. Выглядели очень довольными и воодушевленными этой случайной встречей с подругой. Они ничего не заметили. Так я узнала, что кое-что мы носим внутри, что это невозможно увидеть глазами и что именно в этом заключена суть истинного одиночества — молчать и ни в ком не находить утешения и даже не пытаться его искать, как будто умолчание — единственный способ обращения с тем, что причиняет наибольшую боль