Цитаты из книги автора Филип Пулман Голоса деймонов

и у привидений тоже есть демократические права.

рассуждая о той самой проблеме взросления в эссе «Три способа писать для детей», он заявляет: «Но ведь отстает в развитии не тот, кто отказывается терять старое, а тот, кто не может приобрести новое! В детстве вино вряд ли понравилось бы мне, сейчас я люблю его, но и лимонный сок по-прежнему кажется мне вкусным. Я называю это ростом или развитием, потому что я стал богаче: там, где раньше у меня была одна радость, теперь их – две»[98]

Льюис и его «Хроники Нарнии» настолько далеки от Республики, что ее искателям можно попросту выбрать наугад любую фразу из этих книг и взять себе за правило держаться противоположного мнения.

Это действительно происходит с каждым – каждый день, повсюду вокруг нас. Всякое дитя рождается в Эдемском саду, и всякое дитя рано или поздно из него изгоняют – и обратного пути больше нет. Как совершенно справедливо отмечает фон Клейст, однажды утратив невинность, ее уже не вернуть

А для того чтобы это сделать, чтобы рассказать историю, нужно придумать какие-нибудь интересные события, выстроить их в правильном порядке, выявив взаимосвязи, а затем изложить все это как можно более внятно. При этом надо снабдить читателя визуальными подсказками, чтобы он понимал, где именно разворачивается та или иная сцена, кто в ней присутствует, в какое время суток это происходит и откуда падает свет; и если вы ясно укажете, кто из персонажей говорит те или иные слова и какие именно; если вы поставите камеру в самое лучшее место и не будете передвигать ее без необходимости, – короче говоря, если вы более или менее справитесь со всеми этими задачами, то можно надеяться, что читатель (если повезет) останется с вами до самого конца истории, а когда выйдет ваша следующая книга, купит и ее.

И если вы делаете то же, что и я, – пишете не литературу, а истории, – постарайтесь убрать себя с глаз долой. Читателям (в особенности юным) вы совершенно неинтересны – равно как и ваша мучительная постмодернистская рефлексия

если какая-то мысль подана красиво, это еще не повод принимать ее на веру.

Итак, перед нами – две идеи: лес и тропа. Лес, или, если угодно, чаща, – это дикое пространство. Пространство неструктурированное. Пространство, полное возможностей. Такое пространство, где может случиться все что угодно (и зачастую действительно случается, как напоминает нам песня из великолепного фильма «Ад раскрылся»). В лесу водятся чудовища и невиданные, небывалые существа. Там водятся кварки, нейтрино и виртуальные частицы; одним словом, чар и странностей там хоть отбавляй. К тому же лес не линеен. Он просто растет – и все тут.

И наоборот, тропа – это некая структура. Кроме того, у нее есть предназначение: она ведет отсюда туда, из точки А в точку Б. И она в высшей степени линейна: даже если она делает петли и пересекает саму себя, это, надо полагать, происходит не без причины. Она как бы говорит: «Я знаю, куда я иду, даже если вы этого не знаете». И, наконец, она не выросла сама: ее кто-то проложил.

Всякая история должна с чего-то начинаться. Из мешанины событий, идей и образов, персонажей и голосов, толпящихся у вас в голове, вы, рассказчик, должны выбрать один, самый подходящий момент, и принять его за начало. Разумеется, с точки зрения хронологии начать можно с любого места – например, с середины, in medias res, это будет вполне солидным, классическим решением. Но, так или иначе, с чего-то начать надо. Одному из предложений придется стать первым.

Все эти великие художники – современники не только друг другу, но и нам с вами. Прогресс в искусстве заключается не в исправлении, усовершенствовании того, что было раньше, – не в том, чтобы сделать с ним то, что сделала химия с алхимией. Нет, в этом смысле прогресса в искусстве не существует. Великое искусство всегда сохраняло эту двойственность: умение, способность смотреть сразу и на мир вокруг, и на себя. А самое великое искусство – очевидно, то, где оба этих начала явлены в идеальном равновесии.

И в заключение. Авторское намерение в отношении книги – материя сложная и неуловимая; честно и полно объяснить его не всегда возможно. Следует ли думать, что читатель все равно захочет узнать эту сложную и неуловимую правду? Будет ли ему от нее хоть какая-то польза? Возможно, да – если его искренне интересует процесс сочинительства со всеми его двусмысленностями

Можно было бы придумать миллион всевозможных фактов о мире Золушки, и каждый из них был бы связан с остальными. Каждый из них Золушка могла бы знать, к каждому могла бы иметь какое-то отношение. Этот мир, или лес, можно сделать сколь угодно подробным и богатым.

Но тропа – то есть история самой Золушки – идет из одной точки в другую, проходя только через определенные участки леса. И задача рассказчика, или романиста, на мой взгляд, – работать с тропой, а не с лесом.