В приложении удобнее
Цитаты из книги автора Частные случаи
Художник — это специалист по производству и передаче аффектов, а не сюжетов.
Все вещи вдруг превратились в знаки, или, точнее, в означающие, и с тех пор все они ждут своих означаемых. Таким образом, после «Большого взрыва» означения мир предлагает нам бесконечное множество означающих, но мы не знаем, что именно они означают, — это означающие без означаемых.
Художник — это специалист по производству и передаче аффектов, а не сюжетов.
Способность картины выражать определенные настроения и передавать их зрителю никак не зависит от того, испытывает ли их сам художник «на самом деле».
Причина этой глубокой и всеобъемлющей скуки — в том, что, приняв приглашение на званый ужин, мы принимаем решение потратить свое время, вырезать кусочек времени из общего потока времени, состоящего обычно из повседневных забот, и посвятить этот кусочек исключительно определенному роду времяпрепровождения — чистому развлечению.
Но на сей раз это была правда не референтности, а автореферентности: картина, согласно этому требованию, должна эксплицитно манифестировать самое себя и свой медиум
В такие времена кажется, будто реальная свобода заключается не в способности творить историю, но скорее в способности освободиться от истории — от гнета исторической работы, от обязанности делать следующий шаг. Хочется достичь того уровня, на котором работа и отдых от работы, vita activa и vita contemplativa, будний день и воскресенье совпали бы, где работа равняется неработе, — Великого воскресенья, удлинившегося настолько, чтобы вобрать в себя всю рабочую неделю.
Христианство понимало такое Великое воскресенье как рай: в раю по-прежнему можно заниматься художественным трудом (например, петь), но не работать в мирском смысле этого слова. Конечно, христианство утверждало, что это Великое воскресенье будет возможно только в ином мире — по ту сторону могилы.
Христианство понимало такое Великое воскресенье как рай: в раю по-прежнему можно заниматься художественным трудом (например, петь), но не работать в мирском смысле этого слова. Конечно, христианство утверждало, что это Великое воскресенье будет возможно только в ином мире — по ту сторону могилы.
Фильм как художественная форма появился в эпоху, когда европейское человечество верило в прогресс, когда действие ценили больше, чем пассивное созерцание, когда любое движение вперед считалось гораздо более важным, чем спокойное повторение одного и того же. Видеоинсталляция же — это, напротив, место, где фильм как таковой теряет свою историческую перспективу и освобождается от ярма прогресса, на смену которому приходит постисторический ритуал самоповторения. В видеоинсталляции фильм перестает быть нарративным. Вместо того чтобы, как раньше, показывать жизнь во всех ее вариантах и во всем ее динамическом развитии, он неожиданно превращается в идеальный способ выявить повторяющуюся ритуальность и регулярность жизни, сохраняющуюся вопреки всем призывам к переменам и развитию.
Поэтому же различные политические режимы раз за разом стремились взять свободное время под контроль. Разнообразные религиозные ритуалы, включая традиционное хождение в церковь, а также посещение спортивных событий, театров, кино и музеев, телевидение и интернет, шоппинг и прочие формы потребления — всё это институции, цель которых — структурировать и контролировать свободное время.
бытия. Человек существует во времени: если время становится свободным, эта свобода представляет для человека глубинную опасность. Поэтому воскресенье — самое опасное для человеческой жизни время
работах никогда не приводит к взрыву. Оно ведет не к разрушению аппарата механического воспроизводства, а скорее к его дестабилизации и деконструкции — к взаимодействию механического и живого, которое и предоставляет нам возможность эстетического удовольствия.
индивидуальное и живое от всего бюрократического и механического. Однако Сала здесь имеет дело с более общим представлением человеческой ситуации. Когда-то люди считали, что их место — между богами и животными. Современные люди помещают себя между животными и машинами. Стать животным означает обрести витальность, спонтанность, страсть и ярость — но также незащищенность и смертность. Стать машиной означает обрести самодостаточность и даже в некотором роде бессмертие — но также повторяемость и скуку. Некоторые мыслители и художники пытались объединить оба варианта; самый известный пример таких попыток — делёзовские машины желания. Сала же, наоборот, подчеркивает напряжение между телом и геометрией, субъективной вариацией и механическим повторением. Но это напряжение в его работах никогда не приводит к взрыву. Оно ведет не к разрушению
Сала в своих видео документирует сцены ограниченной субъективности. Вариации одного и того же — неидентичность идентичного — составляют поле возможностей, в котором субъективность может манифестировать себя. Но эти вариации в то же время ограничивают масштаб такой манифестации. Это принцип современной культуры, который был довольно рано сформулирован Адорно. Этот принцип легко интепретировать в том смысле, будто он отрицает субъективное как идеологическую иллюзию: за множеством вариаций всегда обнаруживается скрытая одинаковость.
Но Сала раз за разом демонстрирует, что тот же принцип можно толковать и наоборот: по ту сторону иллюзии одинаковости он обнаруживает множество непредсказуемых и неподконтрольных индивидуальных вариаций. Эту стратегию можно считать последствием «тоталитарного» прошлого Сала, из-за которого у него возникло желание защищать всё индивидуальное и живое от всего бюрократического и механического.
Но Сала раз за разом демонстрирует, что тот же принцип можно толковать и наоборот: по ту сторону иллюзии одинаковости он обнаруживает множество непредсказуемых и неподконтрольных индивидуальных вариаций. Эту стратегию можно считать последствием «тоталитарного» прошлого Сала, из-за которого у него возникло желание защищать всё индивидуальное и живое от всего бюрократического и механического.
освобождение есть окончательное освобождение — и не может превратиться в какое-либо новое начало. В то же время любое освобождение похоже на все прочие освобождения. Специфичность каждого конкретного действия обусловлена его вовлеченностью в какой-либо исторический, горизонтальный процесс. Формы рабства могут быть различными, но все формы освобождения одинаковы
инструментализации, использования, превращения в товар. Тем самым радикальное освобождение исключает возможность вписать освобождаемую вещь в любой возможный нарратив, поскольку такое вписывание повлекло бы за собой ее новое подчинение причинно-следственным законам, или повторное вовлечение в горизонтальное движение прогресса. Любое освобождение есть окончательное освобождение — и не может превратиться в какое-либо новое начало.
Тут надо сказать: нет ничего более повторяемого, чем акт освобождения. Радикальное (само)освобождение означает отказ от любой инструментализации, использования, превращения в товар
Его видео документируют повторяемость, неисторичность настоящего, которое утратило свои прошлое и будущее. Настоящее — это то, что всегда уже было здесь и что может повторяться бесконечно.
Модернистский лозунг известен: мы можем всё изменить. А это, по сути, означает: мы должны всё изменить. Мы хотим преодолеть прошлое и построить будущее
Во многих отношениях в антисемитизме нацистов отразилось это антисемитское стремление к новому началу — началу, которое в своем тотальном отрицании прошлого требует сжечь труп прошлого. Теософская доктрина, говорившая о сменяемости космических эпох и известная и популярная как в авангардных кругах, так и среди нацистов, считала евреев более древним народом, нежели арии
Холокоста. Известно, что и авангарду был присущ определенный антисемитизм: евреи считались расой, которая символизировала собой Ветхий Завет, а следовательно, воплощением прошлого par excellence. На этом основании можно даже заключить, что разделение между Ветхим и Новым Заветами послужилo парадигмой для всех последующих разделений старого и нового в европейской истории, что наиболее ярко отразилось в христианстве.