Бовуар сунул черничинку в рот, который тут же заполнился вкусом, совершенно непропорциональным размерам ягоды. Вкусом, вполне закономерно, черничным.
открыл рот, собираясь заговорить, но тут же закрыл его, увидев лицо Гамаша. Его шрамы, его умные голубые глаза.
Темно-голубые глаза настоятеля встретились с задумчивыми карими Гамаша.
Бовуар никогда не любил темного шоколада. Считал его каким-то враждебным.
Страх не получить того, что ты хочешь, или потерять то, что имеешь.
Все будет в порядке, — сказал отец Филипп Гамашу. — Все будет хорошо, и все, что ни будет, будет хорошо
Гамаш узнал в действиях Франкёра карикатуру на старую методику допроса, призванную выбивать из колеи, досаждать. Прерывать, прерывать, прерывать, пока допрашиваемый, раздраженный тем, что ему ничего не дают сказать толком, не взорвется и не скажет того, чего не сказал бы в нормальной ситуации.
Большинство людей не умирают мгновенно.
Гамаш ждал от доктора других слов и теперь спросил себя, понимает ли брат Шарль, что приор еще жил, когда его нашел брат Симон.
— Они умирают понемногу, — сказал доктор.
— Excusez-moi?
— В медицинских школах нет такого предмета, но в жизни я отмечал, что люди умирают по частям. Серией маленьких смертей, petites morts. Теряют зрение, теряют слух, независимость. Это физические смерти. Но есть и другие. Менее очевидные, но более роковые. Люди теряют сердце. Теряют надежду. Теряют интерес к жизни. И в конечном счете теряют себя.
— «Неужели никто не избавит меня от этого мятежного попа?» — повторил Гамаш. — Слова, которые Генрих Второй сказал своим рыцарям, имея в виду Томаса Бекета.
Вот в чем беда с червивыми яблоками — в их коварстве. Они гниют медленно. Снаружи все кажется превосходным. Пока гниение не переходит на другие яблоки. А тогда исправлять положение уже поздно.