Цитаты из книги автора Захар Прилепин Летучие бурлаки (сборник)

Можно сколько угодно сердиться на мой мужской шовинизм, но проверяется сказанное мной до банального просто. Мужчина, отдавший жизнь за друга, – это обыденность, таких случаев – тысячи, они увековечены в мировой мифологии, истории, поэзии, об этом написаны тома книг.
«Отдать жизнь за други своя» – признак высшего состояния мужского (человеческого) духа.
Женщина, которая жертвует жизнью за свою подругу, – это алогизм, моветон, это нелепица какая-то. Зачем ей вообще было этим заниматься – у её подруги что, не было парня, чтоб пожертвовать собой?

Демократия приятна, отзывчива, всеядна. Клуни может сыграть даже мракобеса Достоевского. Представьте себе Клуни с бородой. Удивительное сходство, да?
И только Достоевский никогда не будет играть Клуни.

Естественно, все мы любое событие интерпретируем так, чтоб нам самим было понятно и приятно.

Нам говорят: «Да ладно, хватит занудствовать, люди отдыхают, — если сам не умеешь так — не завидуй».
Я и не так умею. Мы умеем так отдыхать, что их золотые яхты, белые дороги и розовые куклы померкнут на нашем фоне. Мы умеем разжигать такие костры, через которые вы не перепрыгнете.

Когда русское пытаешься формулировать на европейский лад – оно рассыпается, поэтому философию нам всегда заменяла литература. Что такое немец – можно гениально сформулировать, немец и сам гениален; а о том, что такое русский, говорят, говорят, говорят, будто бы в бесконечном припадке, сразу сто героев Достоевского – все одновременно, все наперебой, – голова кружится, но ничего не ясно.

Европейский человек научился жить под присмотром царя и с царём договариваться о своих правах. А русский человек научился жить без царя в голове.

По мне, так это поважнее будет

В нашем новом либеральном мире нет идеализма, самоотречения и мужества – но есть ставка на субъективизм и самоценность индивида со всеми его странностями, а также мужеложество, зачем-то возведённое в идеологию сопротивления и свободы.

Либералам вечно затыкают рот, но слышно только их.

То, что для хорошего русского человека в его убогом ценностном мире «европейские ценности» стоят на сорок шестом месте, сразу после картошки в мундире и сметаны с луком, означает, что он вообще не человек.

Если мы совершим над собой усилие и сменим новоявленную элиту на ту, которая здесь всегда была и которой здесь место, – мы избежим насилия.

страна, которая начинается здесь, в темноте, и кончается под самым солнцем, – эта страна, пора признать, выбрала себе неправильную элиту.

Наша аристократия – самозванцы.

Русский характер готов к плохому как к родному. Русская душа не имеет интуиции – а зачем: она и так знает, что всегда будет трудно.

Русский характер к брани не склонен: всякой руганью у нас занимаются отдельные специально обученные, подлые люди: блатные, государственные патриоты. Русский делает своё дело молча, никого не пугая, а русская душа сама всего боится: а вдруг я корява, крива, косолапа? – лучше смолчу!

русские, как правило, не кричат. Разве что «ура!», да и то, чтобы переорать смерть.

Русское кроется в чём-то таком, что больше человеческого (потому наша жизнь часто бесчеловечна).

У всех есть представление о нас, одни мы о себе представления не имеем.

В целом же Россия никуда не движется, у нас всегда XVII век, как нам сказали.

Искусство всегда работает на опасных территориях. Бывает так, что, расширяя пространство воздействия, оно преодолевает те или иные табу.

Да и не вред помнить, что на нашем покаянии чаще всего настаивают чужие – это ли не невидаль! Мы убивали сами себя, а каяться должны перед европейцем или родства не знающим космополитом.

Не позавидуешь мужчинам, которые пребывают в состоянии соревнования – один богаче, другой бедней, один талантливый, другой не очень, один забравшийся с ногами наверх, другой задумчиво расположившийся внизу. Какая уж тут дружба – для поддержания таких отношений нужно иметь крепкие нервы.
Мужской дружбе претит дух соревнования. Едва он появляется, в мужской дружбе неизбежно проступает что-то женское. Когда мужчина дружит, он не должен оглядываться на своё отражение, проходя мимо любой стеклянной поверхности, и вообще задумываться о том, как выглядит.