Цитаты из книги автора Владимир Набоков Взгляни на арлекинов!

Если бы в возрасте девяти или десяти лет на смену моим патологическим страхам не пришли более абстрактные и избитые тревоги (проблемы бесконечности, вечности, личности и т. п.), я бы утратил рассудок задолго до того, как обрел свои рифмы

моя юность, с другой стороны, могла бы преподнести, и, в общем, преподнесла, урожай немалого числа эротических пассажей, рассыпанных здесь и там, как подгнившие сливы и потемневшие груши, в книгах стареющего романиста.

Если бы в возрасте девяти или десяти лет мои болезненные страхи не сменились более абстрактными и избитыми тревогами (проблемами бесконечности, вечности, идентичности и т. п.), я бы утратил рассудок задолго до того, как обрел свои рифмы.

Сама утонченность ее была лишь следствием изысканной пошлости, отравлявшей всю ее личность сладостью распада.

Это как у старых мастеров — муха на руке означает, что человек на картине уже умер».

Звездообразность небесных звезд
Видишь только сквозь слезы…

То был крупный лимонногрудый, индигово-синий ара с полосатыми белыми щечками, время от времени пронзительно вскрикивавший на своем открытом насесте на заднем крыльце. Айвор прозвал его Матой Хари, отчасти из-за акцента, но главным образом из-за его политического прошлого.

адский свет погас, и я лежал и корчился, и выкручивал все свои четыре конечности – да, в агонии бессонницы, пытаясь найти какое-нибудь сочетание между подушкой и шеей, простыней и плечом, бельем и ногой, которое помогло бы мне, помогло бы мне, о, помогло бы мне достичь рая дождливой зари

К тому времени Олег уже давно присоединился к небольшому числу litterateurs, решивших обменять безрадостную свободу изгнания на красную советскую ботвинью за общим столом.

я ощущал себя несвободным в своем выборе тем, что среди орнитологов зовется «инстинктом декорирования»

этот роман задохнулся у меня под чрезмерным наслоением смыслов, вроде того как русская баба в своей душной избе, впав в тяжкое забытье после сенокоса или порки пьяным мужем, может заспать своего ребенка.

Ее плотные маленькие ягодицы — мучительнейший, изобильнейший и сладчайший бутон ее юной красы — были как неразвернутые подарки под рождественской елкой

терпеть не могу чай, а спросить бренди я не решился

моя юность, с другой стороны, могла бы преподнести, и, в общем, преподнесла, урожай немалого числа эротических пассажей, рассыпанных здесь и там, как подгнившие сливы и потемневшие груши, в книгах стареющего романиста.

В тот день, который у нас сейчас в фокусе (памятный из-за более значительного события, но влачащий за собой различные синхронные мелочи, приставшие к нему, как репейники, или въевшиеся в него, как морские паразиты),

Мое лицо было коричневым, тулово и руки – карамельными

В моей среде, в моем мире, в изобильной России моего детства мы стояли настолько выше любых классовых понятий, что только смеялись или зевали, читая о «японских баронах» или «новоанглийских патрициях».

Не менее захватывающим занятием было воображать неизбежную свору плутов и дурней, поносящих улыбающийся мрамор – измученных завистью, взбешенных собственной заурядностью, спешащих суетливыми стайками к участи леммингов, но вскоре бегущих обратно с другой стороны сцены, проморгав не только суть моей книги, но и свою грызуновую Гадару.

извлечь какую-нибудь эмоциональную выгоду

десяти бояр и одного медведя)