В ожидании своей очереди Миша ёжился на старом стуле, поворачивался к двери одним боком, другим, прятал многострадальные уши в воротник пальто. За окном, на другой стороне улицы, красовалась вывеска:
ЗДЕСЬ СТРИГУТЪ И БРЕЮТЪ
КОЗЛОВЪ
Клёст провёл ладонью по щеке. Побриться, что ли?
Руки в постоянном движении: тарелка, ложка, вилка, нож, солонка, перечница — всё передвигалось, переставлялось, создавало новые комбинации, как если бы мужчина не е
А я человек свободный, я не добываю. Бедный, но свободный.
— Бедный? — взорвался Алексеев. — Что вы мне голову морочите?!
— Духовно бедный, — объяснил Лёва. — Очень.
— Хотите водки?
— Спасибо, мы с господином Ваграмяном уже выпили коньяку.
— Спасибо, да — или спасибо, нет?
— Спасибо, да.
Водка легла на коньяк, как родная.
Обстоятельства сложились в громоздкий кукиш с жёлтым обгрызенным ногтем
Ксёндз прибежал чуть ли не бегом. Он так всегда бегал, когда выпадал шанс сделать что-нибудь в пику суровому архиепископу.
В начале девяностых — отец Алексеева называл это время «лихими девяностыми» — доход товарищества начал резко падать.