Как трудно все! Мерцает редкий снег
меж редких веток. В освещеньи ртутном
мертвец, питейный человек,
мешок с добром сиюминутным, —
ни жалости не вызовет, ни зла,
но каждая судьба чиста и неподсудна,
когда вот так неузнанной прошла.
Часы Никольской колокольни
Когда с Никольской колокольни
ударят тонкие часы,
забудешь, Господи, как больно
нас время бьет. Но так чисты
прикосновенья меди к ветру,
и звон, скользящий вдоль канала,
подобен верному ответу
на тьму невысказанных жалоб.
В томленьи попутчика, в муке пути
причины возвышенной нет,
Слышу клекот решетки орлиной,
чудный холод чугунных цветов —
тень их листьев легка, паутина
мне на плечи легла, охватила
словно сетью. Хорош ли улов?
О, как ловит нас на созерцаньи
мир теней. Рыболовная снасть
нам раскинута — очерк ли зданья,
голубой ли решетки мерцанье,
льва ли вечно раскрытая пасть.
Приоткрывшийся зев — о, не здесь ли
вход в подземное царство Шеол,
где бы с шорохом легким воскресли
все цветы из металла и жести,
где бы с хрустом проснулся орел,
но зато где бы я обратился
в неподвижно-бесформенный ком,
в слиток тени — и голос мой слился
с гулом пчел над бездонным цветком..
Последний летний дождь, нежданный и недолгий, —
а блики с мокрых щек до смерти не стереть!
Кто Хаос приведет в какой-нибудь порядок?
Чьи звенья памяти согласно зазвенят?
После дождя — хрустальный воздух радуг,
оптический обман безрадостных высот.
Декабрь 1972
Aurea catena Homeri
Прекрасных столько слез проглочено впустую!
Я опускаю позолоченную цепь
с неласковых небес на землю, в мастерскую
разбившихся надежд и сломанных стрекоз.
Но боязно смотреть, как сыплются осколки
шла побежденная тысяченожка, и рос
горьких ветров одинокий цветок среди поля.
Клио с цветком. Голубая старуха долин.
Клио с цевницей и Клио в лохмотьях тумана,
Клио, и Клио, и Клио, бессвязно и пьяно,
всех отходящих целуя — войска, и народы, и страны
в серые пропасти глаз или в сердце ослепшее глин.
Лето 1972
шла побежденная тысяченожка, и рос
горьких ветров одинокий цветок среди поля.
Клио с цветком. Голубая старуха долин.
Клио с цевницей и Клио в лохмотьях тумана,
Клио, и Клио, и Клио, бессвязно и пьяно,
всех отходящих целуя — войска, и народы, и страны
в серые пропасти глаз или в сердце ослепшее глин.
Лето 1972
Клио
Падали ниц и лизали горячую пыль.
Шло побежденных — мычало дерюжное стадо.
Шли победители крупными каплями града.
Горные выли потоки. Ревела душа водопада.
Ведьма история. Потная шея. Костыль.
Клио, к тебе, побелевшей от пыли и соли,
Клио, с клюкой над грохочущим морем колес, —
шли победители — жирного быта обоз,
меда ли солнце густое
ищешь попробовать ты?
Но обретаешь работы
химию — привкус чернил.
Вина, которые пил,
смешаны с ядом субботы...
Бледных предместий болоты,
Господи! как я любил
за нарывающий хаос
под кожурою земли,
за электричку вдали,
что побрела, спотыкаясь...
Да! — я кричу, задыхаюсь
вслед ей. Но годы прошли.
Там, на закате, строенья
льются медовой рекой...
Жало трубы заводской
солнце разрезало тенью.
— Желтая тень воскресенья
да не воскреснет с тобой!
Март 1973
Воскресенье