Я сообщила ему, что по дороге движется огромная толпа и что мне почему-то казалось, что паломничество предназначено для тех, кому было даровано чудо.
– Да, – согласился Серджу. – Но разве оно даровано не каждому?
Но у моей подруги, похоронившей мужа, есть теория: в человеческом сердце четыре камеры – так что, даже если одна из них навеки принадлежит кому-то, кого больше нет, в остальных все равно остается место для любви. Я улыбнулась, вспомнив менее поэтичную версию, однажды высказанную моим отцом: «Собака о трех лапах тоже прытко бегает».
Já percebi que o que torna as ilhas belas e as completa é a ilha em frente – «Я пришел к пониманию того, что делает эти острова прекрасными и завершенными – это остров, который виднеется на другой стороне». Может быть, вся жизнь такова. Сколько бы мы ни говорили о том, что надо жить текущим моментом, настоящее становится прекрасным и полным тогда, когда мы предвкушаем, что будем делать дальше.
У нас только одна жизнь. Но все невыбранные нами дороги, все неиспользованные возможности – тоже ее часть. Томление – этот ужасный и прекрасный разверстый зев жажды по человеку, месту, шансу, перемене или чему-то такому, чему мы не можем найти названия, – оставляет кратеры, пространства, которые мы можем заполнить еще большей жизнью. Пусть саудади – чисто португальское слово, но жгучее желание – состояние универсальное.
– Это новое поколение не влюбляется. Они даже не способны на летний флирт, – пояснил он. – Больше нет никаких «прощай», есть только «пока». Никакой взволнованности другим человеком. Теперь у нас все глобальное. Одинаковые прически. Одинаковая музыка. А главное – нет внутреннего «я». Нечего открывать другому человеку. Они выкладывают всё на Фейсбук.
– Иногда человеку требуется очень много времени, чтобы преодолеть некоторые вещи, – добавил он. – Я потерпел неудачу в том, что было для меня важно.
Я мгновенно опечалилась из-за того, что все эти годы считала Джека угрюмым, а на самом деле он был просто сломленным, а я недостаточно добра, чтобы это понять.
Но потом я начала думать (размышления – всегда первый признак неприятностей) о том, как Бука позволял мне читать ему фрагменты моих недописанных романов, как он чинил мою калитку, как мы играли в пинг-понг, и… Ну, я задумалась, что, возможно, лучше быть с человеком, который является частью моей жизни, а не с тем, кто настолько занят всякими делами, что у него даже нет времени мне позвонить.
Мне вспомнилась цитата, приписываемая Ганди, которую Бука когда-то пришпилил к стене в редакционном закутке фотографов: «Почти все, что мы делаем, незначительно, но это надо делать… Мы делаем это не для того, чтобы изменить мир, а для того, чтобы мир не изменил нас».
Теория шоколадной плитки Вилли Вонки
В классическом произведении британского писателя Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика» говорится, что у маленького Чарли Бакета был один-единственный шанс найти золотой билет на фабрику: шоколадная плитка, которую ему каждый год дарили на день рождения. Он вскрывает упаковку, но билета нет. Потом дедушка Джо достает припрятанную серебряную монетку, и они покупают и разворачивают еще одну плитку. Билета нет и в ней. Наступает зима, все семейство живет впроголодь, потому что мистер Бакет лишился работы (пока не повзрослеешь, даже не понимаешь, насколько мрачны детские книжки), и Чарли находит купюру в один доллар. Он покупает плитку шоколада, и золотой билет – последнее, о чем он думает в этот момент, потому что буквально голодает. Он торопливо поедает лакомство, даже не замечая, что в упаковке нет билета. Потом покупает еще одну, последнюю плитку – и в ней оказывается билет.
Мораль: мало что на самом деле получается с одной попытки.
– У меня ничего нет, – пожаловалась я. – Нет денег. Нет работы. Нет любви. Нет представления о том, что я буду делать дальше.
Шеф вытянул ноги, глубоко затянулся неизменной сигаретой, заставлявшей меня беспокоиться о его здоровье. Поднял в руке банку с пивом.
– Выпьем за ничто, – провозгласил он. – Когда ничего нет, тогда-то и может случиться что угодно.