Все-то у тебя просто!
– Не все, но париться из-за парня, которого не любишь, не стоит точно. Этак и жизни никакой не хватит.
Странная штука любовь: согревает даже в самое серое ненастье, проглатывает время, как голодная жаба комарика, и напрочь отключает голову. Чем не амнезия? Все ненужное, маловажное, незначительное ластиком стирается из памяти, а мир одномоментно сужается до одного-единственного человека, ради которого – каждый вдох, каждая улыбка, каждое слово и это счастье в груди, необъятное, яркое, бесконечное.
Обижайся! Дуйся! Ругайся! Кричи! Только рядом со мной. Навсегда! Навеки!
Странная штука любовь. Приходит из ниоткуда и сужает привычный мир до границ единственного человека. Людей вокруг сотни, тысячи, миллионы, а ты начинаешь дышать только рядом с ней одной
– Нюра, глаза раскрой! – продолжает настаивать отец Ани. – Он же улыбается во всю свою наглую моську, пока ты тут с ума сходишь!
– Да что ты такое говоришь, папа?! У него вон кровь из носа идет! – обеспокоенно вскрикивает Румянцева, а я как по команде сжимаю губы. Ну же, дядя Рома, не лишайте бедного студента, кратких мгновений счастья!
Не дожидаясь, пока жаба окончательно задушит пастушка, девчонка откупоривает бутылку и наливает себе водки по самый край.
Эх, надо видеть несчастное выражение лица пастушка, которое в этот момент красноречивее любых слов! Такое чувство, что Аня не спиртягу в стакан переливает, а тонкой струйкой выкачивает из хозяина дома саму жизнь.
– Ань, она красная! – разъясняет Илья, как маленькой. – Я отвлеку зверя, а ты беги. Поняла?
– Голая? – недоуменно хлопаю глазами. – Чтобы, помимо быка, за нами еще мужская половина поселка ринулась?
– А за ними и женская! – откровенно потешается надо мной Соколов. – С граблями и лопатами. Устроим кипиш?
И все же ночевать в доме непонятного мужика, пасущего в пьяном угаре коров, как минимум опасно
– А это у тебя что? – Шестаков щелкает пальцами перед моим носом.
Теперь я счастлив. Теперь люблю