Только однажды я осознала всю необычайность происходящего. Мы уже бежали по Алтаю, впереди был Семинский перевал, навстречу мне по пустой трассе ехал автомобиль, внутри сидели парни в солнечных очках. Поравнявшись со мной, автомобиль развернулся и медленно поехал рядом. Вокруг горы, наш автобус в десяти километрах впереди, я в трусах, над головой палка с перьями, и тишина… Не упасть духом мне помогла именно эта «палка», которая, как мне кажется, и объяснила им мою причастность к чему-то очень важному. Через некоторое время машина опять развернулась и умчалась за горизонт.
Но главным испытанием оказалась не физическая усталость и отсутствие комфорта. Наша компания была международной, и, в конце концов, мы начали ощущать пресловутую разницу менталитетов. Иностранцев раздражали русские, а русские удивлялись «тупости» иностранцев. Можно с уверенностью утверждать, что именно индеанисты сделали всю эту безумную затею с пробегом осуществившейся. Наши парни бежали, когда остальные уже не могли подняться с места, когда шли проливные дожди, и вечно мокрая одежда болталась в автобусе на верёвках сутками и хлестала всех по лицу, что не поднимало настроения. Каждый вечер они ставили типи для ночлега, так как больше этого делать никто не умел. Они помогали Скай Хоку строить палатки для светлоджа, готовили на костре ужин, а наутро снова бежали больше всех. Когда у Чифа из Красноярска совсем порвались кроссовки, он бежал по асфальту босиком. В магазине он покупал и по-хохляцки ныкал печенье, чтобы раздать его, когда в автобусе заканчивалась еда.
Но это оказалось уже совсем другое кино — Sacred Ran 1992 года через Россию, Казахстан, Урал и Алтай, больше двух тысяч километров. Сейчас мне иногда не верится, что это происходило со мной, про это надо писать отдельный рассказ. Надо вспомнить и то, как нас провожали пензенские цыгане, и то, как мы задыхались после первого километра, а потом бежали десять, двадцать и больше. И то, как всю ночь держали шесты нашего типи в казахстанской степи во время урагана и смотрели на зарешёченные окна мрачного здания в Семипалатинске, где содержатся облучённые больные. Стоит сказать только, что это было очень трудное путешествие, которое продолжалось два месяца, и было хорошей проверкой для всех, кто в нём участвовал.
Проблемы начались не сразу, сначала было только трудно бежать. Среди нас не было профессиональных спортсменов, а преодолеть предстояло огромное расстояние. Бег проходил через города, пытавшиеся приспособиться к новому времени, через заброшенные деревни, где нельзя было добыть никакой еды, потому что её там не было.
В каждом городе Скай Хок старался посетить центральную площадь, и долго смотрел на памятник Ленину, чей разрез глаз заметно менялся по мере нашего приближения к границе с Азией. Он слышал, что этот человек был вождём, и считал необходимым почтить его память, невзирая на наши саркастические усмешки. Чем дольше мы бежали, тем естественнее для нас становилась такая жизнь. Ноги существовали отдельно от туловища, мы несли над головой жезл с перьями и лентами, боясь его уронить, и думали о том, чему учил нас Скай Хок — как было бы хорошо, чтобы жизнь этих городов, деревень и их жителей стала легче. Можно было молиться также о близких, и я просила, чтобы дочь Маша не заболела, чтобы мама нашла себе бойфренда, и мне хватило сил добежать до нашего автобуса.
Хозяйка квартиры начала распространяться о том, что разделяет индейский взгляд на белое общество, погрязшее в любви к вещам, и тогда Скай Хок преспокойно выкинул в окно дорогой китайский сервиз, предмет за предметом, чтобы полюбоваться, как за секунду её взгляды изменятся в обратную сторону.