В приложении удобнее
Цитаты из книги автора Бетон
Я проспал всего два часа и проснулся в полшестого с одной мыслью: мне сейчас сорок восемь лет, и с меня хватит.
снова думал о своей работе, особенно о том, как начать эту работу, какой будет первая фраза, потому что я всё еще не решил, каким должно быть это первое предложение, а если я не способен сформулировать первое предложение, никакую работу я начать не в силах, так я и мучился
необходимо остаться в одиночестве, быть всеми покинутыми, если мы собираемся погрузиться в интеллектуальный труд
Кроме того, и его собственная «музыкальная» проза, которая, как «Бетон» — а отчасти и «Известковый завод», «Корректура», «Пропащий», «Прогулка», «Изничтожение: распад», — написана с минимальной опорой на сюжет, психологию, вещный мир, коего нам так недостает поначалу в этих пустынных пространствах, устроенных наподобие белых (черных) кубов модернистских галерей или сработанных по образцам Ле Корбюзье.
Но именно Флобер, как одержимый, искавший стилистического совершенства и прозванный Прустом «гением грамматики», обронил фразу, выразившую упование материального века на иное, абстрактное искусство, — написать «книгу ни о чем, книгу без внешней привязи, которая держалась бы сама по себе, внутренней силой стиля, как земля держится в воздухе безо всякой опоры, — книгу, где почти не было бы сюжета или, по крайней мере, сюжет был бы почти незаметен, сколь это возможно»
Рудольф предстает пленником этой кровосмесительной связи, он вечный сын и вечный брат, puer aeternus, и, скорее всего, именно эта несвобода мешает ему написать собственную книгу.
Что в мире, где родителей отправляют в последний тур со скидкой, а ловкий адвокат выбьет из вдовы последние гроши, есть вещи поважнее книг и музыки Мендельсона?
Более последовательно ее реализовал, возможно, только Беккет своим L’Innommable (1953).
Ближайший аналог абсолютной музыки в других искусствах — абстрактная живопись, театр абсурда, дадаист
Чувство распада согласуется с абсолютной некоммуникабельностью героев Бернхарда.
Целого существовать не должно, нужно рубить его на части. Удавшееся, красивое выглядит всё более подозрительно. Желательно даже прерываться на самом неожиданном месте… Так что неверно и дописывать в книге так называемую главу. И, следовательно, самая большая ошибка — когда автор дописывает до конца книгу. Впрочем, и в отношениях с людьми лучше всего — внезапный разрыв
Реплика же об «абсолютной прозе» звучит в документальном черно-белом фильме-монологе «Три дня», снятом в 1970 году режиссером Ферри Радаксом.
Но с философией ты не можешь лечь в постель, мой младший братик, часто говорила она, на что я столь же часто возражал, конечно могу, по крайней мере, я при этом не испачкаюсь.
Если меня тошнит от всех этих тысяч, сотен тысяч чужих публикаций, то меня просто выворачивает от собственных. Но мы не в силах избегнуть тщеславия, жажды славы, мы движемся к ним, будто они неотвратимы, с высоко поднятой головой, хотя знаем, что ведем себя непростительно и извращенно.
Это проще всего, говорил я себе, и непонятно, по какой причине мне до сих пор не удалось то, что проще всего.
Я не спал до полтретьего утра, думая о своей работе, которую я откладывал, отсрочивал десять лет, думал и о том, как начну писать ее утром, какой будет первая фраза, и у меня в голове сразу возник ряд так называемых первых предложений.
обнаженными. Тот, кто так думает, конечно, не должен удивляться, что со временем он постепенно отгораживается от мира и однажды остается совсем один, со всеми неизбежными последствиями этого уединения! На протяжении всей жизни мы постоянно стараемся подвести черту, хотя знаем, что совершенно не способны на это. Когда развивается эта болезнь, понимаешь, что люди производят слишком много шума. И не замечают этого! Они всё огрубляют. Они шумно просыпаются, шумно ходят туда-сюда весь день и шумно ложатся спать. И они слишком громко говорят. Они так заняты собой‚ что даже не догадываются о том, как постоянно ранят другого, того, кто болен, всё, что они делают, всё, что они говорят, ранит нашего брата. Таким образом, они оттесняют больного всё дальше и дальше на задний план, пока он не становится вовсе незаметным. И больной сам отступает на свой задний план.
Впрочем, в течение пятнадцати лет я был уверен, что не способен быть один, что мне нужны все эти люди, но в итоге я понял, что не нуждаюсь во всех этих людях, я прекрасно обхожусь без них. Они приходят только для того, чтобы облегчить свое бремя и свалить на меня все свои беды и печали и связанную с этим грязь. Когда мы их приглашаем, мы ожидаем, что они принесут нам что-то, естественно, что-то приятное или ободряющее, но они только забирают у нас всё, что есть. Они загоняют нас в нашем собственном доме в какой-нибудь угол, из которого в конце концов уже нет выхода, и высасывают нас досуха самым безжалостным образом, до тех пор пока внутри нас не останется ничего, кроме отвращения; тогда они прощаются и оставляют нас наедине со всеми нашими кошмарами, опять в одиночестве. Когда мы приводим в дом людей, мы приводим лишь своих мучителей, и у нас нет другого выбора, кроме как снова и снова впускать в дом тех, кто раздевает нас догола, а затем высмеивает, пока мы стоим перед ними
Каждый человек в отдельности — виртуоз, все вместе люди создают невыносимую какофонию.
документальном черно-белом фильме-монологе «Три дня», снятом в 1970 году режиссером Ферри Радаксом