Цитаты из книги автора Адам Водницкий Провансальский триптих

В Провансе оливка — символ страны, воспетый в стихах, едва ли не предмет почитания.

Только слово обращает время вспять. И магия творчества большого писателя. Книги Антуана де Сент-Экзюпери — великое приключение моей молодости, которое, хотя и про­-шли годы, все еще продолжается. Даже сегодня, когда, утомленный грузом прожитых лет и собственных слабостей, я закрываю глаза, мне кажется, что силой мечты (ведь любому из нас, даже на склоне лет, случается в мечтах хоть на секунду почувствовать себя непобедимым, непогрешимым и бессмертным) я могу воскресить былые чувства, вновь пережить особое состояние душевного подъема и восторга, при ко­тором воображаемое становится реальнее подлинного… И вот я опять на аэродроме Монтодран: раннее утро, самолет Breguet 14, пробившись сквозь нагромождения напоминающих барочные соборы туч, взмывает над вершинами, скалистыми склонами и зелеными ущельями Пиренеев на пути в Аликанте; и опять я из последних сил, плечо к плечу с пилотом, бреду среди миражей по белым, как смерть, пескам Сахары — бреду, словно по жизни, спотыкаясь, падая, вставая, снова падая, чтобы иметь право в конце пути гордо сказать себе: «Ей-богу, я такое сумел, что ни одной скотине не под силу» [138].

Рынок — важный элемент средиземноморской культуры, с незапамятных времен один из главных, хотя и неформальных социальных институтов. Торговля удовлетворяет потребность не только в товарообмене, но и в общении. В процессе участвуют не только из желания что-то сбыть или приобрести, но также ради подтверждения своего присутствия в сообществе, что является естественной человеческой потребностью. Рынок — сценическое пространство, вписанное в городские пределы; слова, жесты, манера поведения здесь подчинены некой конвенции, знание которой — важный элемент культурной идентификации.

Прованс — театр теней: на каждом шагу что-то возвращается из небытия, материализуется, а потом, поблекнув, скукоживается и снова бесследно исчезает.

Общность — это результат сложного и длительного процесса загадочной трансмутации, нескончаемых заблужде-ний, неустанного выбора между тем, что есть, и тем, что было.

Наверняка любому из нас по меньшей мере раз в жизни хотелось — пускай во сне — взобраться на лестницу, которая, хоть и стоит на земле, верхушкой касается неба…

А ведь, казалось бы, период мистичес­кого воодушевления, ярких озарений, единоборства с Богом на пустых дорогах уже позади. И пускай эмпирия самоуверенно и упорно убеждает тебя, что поверх небесного купола, утыканного гвоздиками звезд, над орбитами планет уже нет эмпиреев — обители ангелов и демонов; сколько нас ни убеждай, никогда не удастся полностью загасить тлею­щую в каждом потребность в чуде, подавить желание необычным обра­зом разнообразить наше бессмысленное и до боли банальное существование, сделать достоверным недостоверное, нарушить заведенный порядок, внеся в него чуточку безумия.

Если собрался в путь пускай путь твой окажется долгим
будет странствием будто бесцельным блужданьем вслепую
чтобы не только глазами но и на ощупь
испробовать жесткость земли
чтобы всей кожей соприкоснуться с миром.
«Путь» (из сборника «Элегия на уход»)

В первые века нашей эры Арль был столицей королевства Прованс и, наряду с Римом, одним из важнейших городов Западной Римской империи. В конституции императора Феодосия он назван матерью Галлии (mater omnium Galliarum). Отголоски былого величия сохранились в языке: по сей день левый, восточный, берег Роны называется côte Royaume, а правый, западный, — côte l’Empire [10].

Для повседневного самодостаточного существования городу необходим подобный сети подземных пещер замкнутый анклав, где можно с утра до вечера и с вече­ра до рассвета кормиться исключительно собой. Возможно, особая здешняя атмосфера, сложившаяся в ходе долгой и тщательной обработки при содействии истории, географии и философии, рождает загадочную красоту и неотразимую притягательность Арля.

Из хаоса жизни выкристаллизовывается собственный мир, где время бежит прихотливо, а пространства накладываются одно на другое, как в палимпсесте, благодаря чему фигуры из разных эпох появляются одновременно, будто просвечивая друг сквозь друга, где дома сохранились в открывающихся из окон видах, а люди — в оставшихся от былых времен креслах, где сны выкликают явь, а явь приходит во сне.

Приметы XIX века — вера в прогресс и творческие способности человеческого разума, восхищение возможностями науки и техники, наконец, презрение к минувшим эпохам — принесли здесь больше урона, чем самые опустошительные войны.

Через несколько дней на опустевший в преддверии зимы город снова обрушится мистраль. В каминах запылают дрова из плодовых деревьев, ароматный дым поплывет низко над землей, обовьет замершие фонтаны. На извилистых улочках, в закоулках квартала Ла Рокет — некогда рыбацкого предместья на берегу Родана — зажгутся фонари.

Помимо этого наброска «Звездная ночь», посылаю и другой, также с квадратного полотна размером в 30, изображающего мой дом и его окружение под солнцем цвета серы и небом цвета чистого кобальта. Сюжет невероятно труден, но потому-то я и хочу с ним сладить! Желтые дома на солнце, несравненная свежесть голубизны — все это дьявольски сложно. Земля и та желтая [1].

Когда-то, в XII веке, здесь заканчивался quartier de la Cava­lerie [3], получивший свое название от основанной в 1140 году командории тамплиеров, — оживленный шумный район extra murоs [4] со множеством ремесленных мастерских, домов тер­пи­мости, постоялых дворов и таверн. Нищие и прокажен­ные, подозрительные сделки, тайные встречи в темных уголках при­тонов, не раз заканчивавшиеся поножовщиной. Район захирел уже в XVII веке, но конец ему пришел в первой поло­вине XIX, с началом строительства железной дороги Париж–Лион–Марсель. Именно тогда неподалеку отсюда рельсы перерéзали надвое самый большой некрополь античного мира — Алискамп (Aliskamp: от Elysium, champs élysées — эли­зиум, елисейские поля). На одной, разрушенной, половине построили железнодорожные мастерские, предварительно очистив участок от римских саркофагов; из некоторых соору­дили алтарные тумбы в церквях, другие переработали в известь.

и какая-то темная, к нам спиной, фигура в круглой шляпе. В правом крыле этого дома Винсент за 15 франков в месяц снимал четыре комнатушки. Дом, как и соседние строения, был разбомблен. Развалины убрали, площадь расчистили, земельный участок поделили между собой наследники; никому и в голову не пришло восстановить дом.

На одной из сохранившихся фотографий за распахнутой настежь дверью виден бар: оцинкованная стойка, посыпанный опилками пол, фрагмент рекламного плаката «Suze, aperitif à la gentiane» [2] и какая-то темная, к нам спиной, фигура в круглой шляпе.

. От солнечного, лучезарного летом Прованса веяло подвальным холодом…

Короткая улочка с тротуарами, вымощенными неровными плитами, заканчивается обычным круговым перекрест­ком на фоне железнодорожного виадука XIX века. Чисто, зелено, безлико. Высокие платаны по правой стороне испестрили пятнами густой фиолетовой тени старую выщербленную брусчатку. От бывшей площади Ламартина осталось только название. На краю площади стоял Желтый дом, извест­ный по картине Ван Гога, нескольким выцветшим фотографиям и акварели Поля Синьяка 1933 года. Об этом доме Винсент пишет в письме к брату Тео:

Железнодорожная станция в Арле, расположенная в километре от центра города, представляла собой беспорядочное скопление складов, мастерских, вокзальных помещений: пус­той зал ожидания, телеграф, билетная касса. В глубине, на боковой ветке, ждали погрузки товарные вагоны, все в поте­ках воды и ржавчины, с полустершимися названиями пунктов отправления. Вокруг островки грязного снега; пронизывающий до костей ледяной северный ветер — мистраль — при безоблачном небе клонит к земле деревья, срывает с крыш черепицу. Той зимой с ним совсем уж не было сладу; прилетая с верховьев Роны, он безжалостно обрушивался на излучину реки, свистел в щелях неплотно закрытых ворот и рассохшихся оконных рам. Зима, в тот год долгая и сырая, тянулась бесконечно.

Это здесь утром 20 февраля 1888 года сошел с поезда Винсент Ван Гог, обросший щетиной, грязный, волосы слиплись от холодного пота после бессонной ночи в пути. Накануне вечером брат проводил его на Лионский вокзал в Париже, где он сел в поезд, веря, что убегает от неприкаянности, бесплодности и холода.